Больше мы с ним не разговаривали, но так даже лучше. Я находилась на грани. Если бы он сказал мне еще хоть слово, то я бы точно не сдержалась и перерезала бы ему глотку крюком, который все еще был надежно спрятан в кармане платья. Правда, думаю, особо им не намахаешься… А жаль.
Когда мы все-таки добрались до дома бургомистра, я тихо охнула.
В этой части города я бывала раньше только один раз, когда меня водила сюда мама, и то кроме небольшой круглой церквушки и не видела — дальше нее «простых» людей не пускают.
Я всегда считала, что у нас с отцом большой дом, и еще пару раз спрашивала, зачем он нам, если нас всего двое (тогда еще не было никакой Марты), но теперь видела перед собой этот огромный особняк из идеально ровных красных кирпичей с широченным балконом и огромной резной дверью. И я понимала, насколько наши жизни отличаются от жизней вот таких богатых и влиятельных людей. Честно говоря, на секунду я даже забыла, почему здесь оказалась.
Мы подошли к двери. Я мельком оглядела четыре высокие колонны из белого мрамора, украшенные длинными вьющимися лозами, спускавшимися сверху вниз, и перевела взгляд на огромную круглую ручку, сделанную в виде головы какого-то зубастого монстра.
Я сглотнула. По сравнению с этим домом мы представляли собой настоящих муравьев, а стена, выступавшая наверху немного вперед и нависавшая над нами, словно мрачная тень, не вызывала ничего, кроме страха.
Бургомистр взял в руки продолговатое кольцо, заканчивающееся конусообразным молоточком, и три раза стукнул им по двери. Та сразу же отворилась, будто открывая портал из замызганных серых улиц в мир красоты и роскоши.
— Господин Девенмарт, — слуга в черном фраке поклонился нам и отошел в сторону, позволяя пройти вперед.
— Идем, — бургомистр мягко толкнул меня ладонью в спину, и я послушно шагнула вперед, стараясь привести кружащуюся голову в порядок.
Колоссальных размеров гостиная, уставленная одним большим тарантурским шерстяным ковром и чертовой кучей дорогущей мягкой мебели (наверное, чтобы перечислить все столы и стулья, у меня ушла бы целая вечность), плавно переходила в широкую деревянную лестницу, с двух сторон огороженную дубовыми резными перилами.
На первом пролете лестница разделялась на две части: одна шла направо, другая — налево, — а между ними на небольшом участке стены висела разделанная шкура здорового бурого медведя, который, казалось, смотрел прямо на меня своими стеклянными мертвыми глазами и угрожающе скалил зубы. Пошли мы, естественно, прямо к нему.
