Забывать было очень просто — мы с Джиной были первым поколением, уехавшим отсюда; но, прямо или косвенно, в нас все равно осталось что-то, о чем мы могли даже не подозревать.
Если бы дорога шла по городскому кварталу, то наш дом находился бы у одного его конца, а дом миссис Тепович стоял ближе к другому. Мы с трудом пробирались там, где раньше ходить было легко и приятно; когда-то здесь росло целое поле земляники, и люди издалека приходили ее собирать.
Зато сама миссис Тепович совсем не изменилась — ну, или почти. Она и раньше выглядела для нас старой, просто сейчас стала чуть старше; зато нас она даже сначала не узнала. Она все еще видела в нас подростков и никак не могла поверить, что мы уже выросли. Может, потому, что мы с Джиной давно уже дочерна не загорали, и наши лица перестали быть обветренными.
— Похороны прошли достойно? — поинтересовалась она.
— Никто не жаловался, — ответила Джина.
— После смерти Дина я перестала ходить на похороны.
Дин был ее мужем. Мои лучшие воспоминания о нем относились к тем временам, когда созревала земляника. С какой нечеловеческой неторопливостью он, куря самокрутку, вручную сбивал домашнее мороженое в блестящей кастрюле, поставленной в таз с комками соли и льдом. Чем громче мы возмущались, тем хитрее становилась его улыбка и медленнее крутилась мешалка.
— Мне осталось посетить еще одни похороны, — сказала миссис Тепович, — но на них меня отнесут.
Как печально было видеть эту маленькую, высохшую на солнце вдову с белыми, как овечья шерсть, волосами, бродящую вокруг своего дома, в одиночку ухаживающую за садом, потерявшую соседку и друга — единственное, что держало ее на этом свете, в котором она прожила уже без малого целый век, ее последний оплот в жизни.
Но никакой печали не было. Ее глаза были такими яркими и смотрели на мир с такой надеждой, что я вдруг почувствовал себя хорошо, как давно уже не чувствовал. Именно такой была и наша бабушка Эвви в самом конце жизни. Что горевать по каждому пустяку? Давайте отпразднуем!
Миссис Тепович не стала делать похоронный вид; подозреваю, что она всю жизнь это ненавидела.
— Вы приехали разобраться в доме? — спросила она.
— Так, слегка, пока родители не нагрянут, — сообщила Джина. — Они сказали, если нам что-то нужно, самое время это забрать.
— Мы пробудем здесь все выходные, — сказал я.
— Вдвоем? Никто больше не приедет?
Никто из двоюродных братьев и сестер, имела она в виду. Всего нас было десять человек. Когда-то десять, теперь — только девять. Хотя моя кузина Линдси все-таки набралась наглости и попросила меня тут пофотографировать и отослать ей фотографии, а она сама решит, что ей нужно. Я уже собирался извиниться и сказать, что тут нет сигнала.
