И вот, я опять на своём любимом камне, арендованном мною за пару двусмысленных исторических анекдотов у Каролингов. На самом деле, я никуда с него не уходил, как только начал писать тебе письмо, просто я следую не реальной, а сюжетной хронологии повествования. В общем, ты понимаешь.
Теперь я думал о словах Ульрики, о том, что прошлое зачем-то преследует меня. Лично я бы не стал никого преследовать беспричинно. Разве что, играя в детектива, да и то, поверь мне, самое непродолжительное время. И, возможно, ответ на вопрос о причинах такого преследования находится в твоём письме. По крайней мере, всё это чрезвычайно любопытно, особенно, на фоне моей обыденной скуки. Ты знаешь, что такое скука? Это – время, которое даётся нам, чтобы примириться со временем. Глубокомысленно и в самую точку, не правда ли! Вольтер изрёк эту мысль со своего любимого унитаза, из чего я делаю вывод, что на нём он скучал весьма продуктивно, о чём, между прочим, свидетельствую и его многочисленные биографы. Почитай – убедишься сама.
Я продолжаю тебе объяснять, почему я всё ещё не вскрыл конверт с твоим письмом. Мне, наверное, пора уже с такой выдержкой устраиваться на работу почтальоном. Если я найду в твоём письме то, что мне хочет сказать прошлое… Постой, постой, похоже, мой каролингский камень решил посоревноваться в многомудрости со знаменитым вольтеровским унитазом! Мне пришла в голову мысль (разумеется, от камня), что прошлое преследует меня, чтобы что-то мне сказать. Оцени, это что-то новенькое! Моё прошлое я представил себе не в качестве обыкновенного модуса времени, а в виде разумного собеседника, претендующего на то, чтобы быть, по крайней мере, услышанным, если не понятым. Но письмо, которое покоится теперь между страницами 263 и 264 моей книги писала ты, значит в каких-то местах прошлое, очевидно, водило твоей рукой. Так получается?
Наверняка, читая эти строки, ты снова подумала о моём мужском эгоизме. Дескать, ему совсем не интересно, что написала лично я, его интересует лишь то, что написало моей рукой прошлое. Я и сам подумал об этом, и даже искренне устыдился, как это принято делать приличным людям в подобных случаях. Но, послушай, во-первых, Ульрика ничего мне не говорила о тебе, а лишь о письме, в котором, возможно… Во-вторых, я могу вообще не открывать письма, чтобы оставить всё как есть, и не давать тебе повода для ревности к моему прошлому, и остаться «таким же дураком, как и раньше». Ульрика ведь точно так и выразилась насчёт меня. Я вот и подумал, может быть, мне вообще подсознательно нравится эта игра с преследованием? А, в-третьих, вскрыв конверт, я, не исключено, вообще не смогу получить ответ ни на один свой дурацкий вопрос. Ульрика ведь сказала только: «возможно». А, главное, ты, конечно, уже и сама поняла, меня больше всего пугает то, что прошлое вообще ничего не хочет мне сказать, и моё фантастическое предположение, на самом деле, это всего лишь нелепая выдумка каролингского камня усиленная действием жёлтой жидкости из той самой бутылки, из которой мы пили с Ульрикой.
