Если бы всякий пишущий просто хотел быть услышанным, услышанным и только! Если бы всякий читающий письмо, не претендовал ни на что более чем просто на его прочтение! Тогда бы у того же Руссо не осталось в конце жизни вообще никаких проблем, кроме, разве что, его злосчастного мочевого пузыря. Но сам он в своей жизни написал немало писем, и не заметил, что все они, как и письма его завистников, клевретов, мнимых друзей (де Аламбер и К0), точно также грешат одним и тем же – интерпретацией. Воистину, блаженны нищие духом!
Поэтому, мне кажется, в будущем люди перестанут писать друг другу письма, и не потому, что у них на письма не останется времени, как это всегда прогнозировали футурологи и предрекали писатели-фантасты. Тут совсем другое. В письмах, неизбежно выговаривается лишнее. В борьбе подробностей с эпитафиями победят последние, ибо они не оставляют места домыслам. Человек перестанет, не захочет быть суммой подробностей. Я бы лично предпочёл превратиться в музыку, не являющуюся ни тем, ни другим.
Вот и я, взявшись писать тебе письмо, сидя на своём любимом каролингском камне, сразу же после того, как пропал из виду почтальон, всё больше погружаюсь в неизбежность быть неверно истолкованным. Сейчас я докажу это всего лишь одной единственной фразой. Вот она: «Я не люблю своего прошлого». Считай, что в «Ave Maria», всё равно чьей, кто-то откровенно до омерзительности начал не с той ноты. Что бы ты посоветовала ему в таком случае, извиниться перед публикой, и начать всё сначала, или продолжать как ни в чём не бывало? Я, начав не с той ноты, предпочитаю оглядывать в разных местах свой белоснежный шерстяной свитер, не обгадили ли его чайки, пока я шёл навстречу с почтальоном? Что ж, у каждого свой способ скрывать смущение.
Представь себе, сколько корзин с момента широкого распространения бумаги, люди заполнили скомканными листами (я всё ещё оглядываю свитер). Им казалось, что они неправильно выражают свои чувства, или их неправильно поймут. Но чем больше они оттачивали свой стиль и ограняли слог, тем менее они оказывались застрахованными от двуличия и лицемерия, своего и чужого. Письмо – это игра, которая находится на пороге окончательного разоблачения. Ещё немного, ещё чуть-чуть и волшебство повсеместно будет восприниматься фокусничеством. С осмотром свитера покончено, слава Богу, всё в порядке. Итак, я написал тебе, что не люблю своего прошлого…
В том смысле, что оно для меня тягостно. Я не могу теперь признать своими детские костюмчики, брючки, ботиночки, маленькие шортики, бережно хранящиеся в шкафу у матери. Для меня невозможно даже мысленно попытаться влезть в них. Детские рисунки! Если бы ты знала, до какой степени я не хочу ассоциировать себя с этими наивными, схематичными военными самолётами, танками, квадратными солдатами, ведущими карнавальный огонь по неприятелю. А традиционные рождественские ёлки – почему-то всех детей поощряют рисовать рождественские ёлки. Мне просто становится жалко эти перекошенные, беспомощные ёлки до слёз, прямо как того зайца, которого отец когда-то давным давно убил на охоте и принёс домой. Сначала, я не понял, что это был заяц, потом я не понял, что он мёртвый. А потом, эти две простые истины внезапно связались в моей детской голове плотным узелком. Ты не подскажешь, почему я должен всё это любить теперь?
