– А что ты скажешь по поводу «нецензурной чистоты раннего утра»? – Марк дождался, пока Роберт потрёт свой трещащий статическим электричеством затылок.
– Это ещё откуда? – («Всё-таки Агнетта немного провинциальна» – думал он с досадой).
– Ну, не важно. – Марку явно не хотелось вдаваться в подробности. – Допустим, это из «The Doors». – Он слегка покусывал, невесть откуда возникшую у него во рту несвежую зубочистку.
– Если вдуматься поглубже, – а Роберт полагал, судя по всему, что именно так он и сделал, – причину можно найти всё в том же сенсорном голоде – бредовая слуховая галлюцинация на пороге слышимости, возникшая в условиях депривации слуха.
– Похоже на правду, вне сцены, музыканты все глухие как тетерева, и постоянно им что-то слышится. – Макс отхлебнул немного воды из суровой армейской фляжки, не отрываясь от дороги.
– Нет, по-моему, вы не поняли. – Пигалица Джоан даже рот Марку не дала открыть. – Нецензурна сама чистота утра, а не формирующийся в чьей-то голове сутра неопределённый набор звуков. – Джоан с надеждой посмотрела на Марка, но тот сделал весьма неопределённое выражение лица («ну, где-то, наверное, так»).
Макс с Робертом удивлённо переглянулись – у мышки-то, оказывается, мозги!
– Что, получили, оба? – Агнетта, оказывается, спиной всё слышала («Вот, змея»). – Роб, ты знаешь, что такое объяснять?
– Ну, и? – После полученной звонкой затрещины, он держался нарочито «с достоинством».
– Объяснить – это ввести то, что находится за гранью твоего понимания в мир твоих убогих представлений.
Марта громко засмеялась, прикрывая рот своей астенически тонкой и бледной ладонью. А Джоан, в результате резкого разворота Агнетты к Роберту оказалась почти на коленях у весело и таинственно улыбающегося Марка.
– Всё, я, кажется, её вижу! – Так получилось, что Макс случайно спас распетушившегося друга от неминуемого позорного фиаско.
Впереди по курсу обозначилось нечто похожее на мотель для странствующих по Свету инвалидных колясок, такое всё было на вид издалека маленькое, сиротливое и приземистое. Но, тем не менее, все сразу заметно оживились и оставили спор о метафорах на съедение своему голодному прошлому, давно и неотступно щёлкающему своей зубастой пастью прямо позади багажника. Впрочем, вблизи всё оказалось довольно сносным.
После обеда ехалось труднее, как будто машина обленилась, или воздух стал гуще. Роберт кимарил и его голова совершала на неподвижных плечах свой особый замысловатый танец, словно находилась в трансе отдельно от тела. Марк почти ничего не съел, больше ковырял вилкой, глядя куда-то вниз на скатерть, и теперь клевал носом перед собой, а Джоан периодически повторяла губами, между пережевываниями мелких кусочков бифштекса одну и ту же неслышимую фразу: «Ничего не хочу, ничего не хочу». Один раз кто-то невидимый привёл в действие старый музыкальный автомат в пыльном затемнённом углу, и она вздрогнула. Автомат выдал несколько прерывистых неопределённых звуков, звякнул и замолк. Но, Марте показалось, что она всё-таки успела узнать эту вещь… «Началось!» – равнодушно хмыкнул Роберт. Это, едва уловимое, странное повторяющееся движение губ Джоан заметила одна только Марта, сидевшая прямо напротив неё. Агнетта и Макс были слишком поглощены насыщением желудков, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Даже к неожиданному пробуждению музыкального автомата они отнеслись равнодушно. А Роберту опять становилось скучно.
