– Я как-то пошла с родителями в лес, и мы почему-то заблудились. Не помню. – Агнетта, похоже, думала примерно о том же, о чём и Марта. – Мать заметно нервничала, а отец её успокаивал. Я помню, он ещё тогда сказал: «Не всё ли равно куда идти, вот увидишь, завтра утром мы в любом случае будем есть булочки из марципана». Почему он вспомнил про марципан? – Недоумевала Агнетта. – Мы завтракали обычно овсяной кашей.
– Хороший у тебя отец. – Ласково сказала Марта. – И ты хорошая.
– …Это всё равно, что солнце сравнивать с апельсином! Слышишь, Марк? – Роберту стало намного комфортнее в этом мире, а он и не скрывал. – Что приобретает солнце, становясь апельсином? Макс?
– Меня больше сейчас интересует, что теряет апельсин, ахаха.
Роберт махнул рукой, Макса можно было не спрашивать.
– Агнетта?
– Да, ну тебя. – Агнетте было гораздо приятнее болтать с Мартой о ближайших перспективах обтягивающего кроя кримплена, чем углубляться в искривлённое вторичным опьянением Роберта пространство метафоры.
– Солнце становится сочным, а свет превращается в насыщенный и вкусный апельсиновый сок. – На выручку Роберту поспешила одна только рыжая Джоан.
– Что и требовалось доказать! Спасибо, Джоан.
Роберт решил, что теперь, с таким доказательством, можно обратиться непосредственно к Марку.
– Любая поэтическая метафора призвана пощекотать наши сенсорные рецепторы. Проще говоря, глубинным источником метафоры является сенсорный голод. Разумеется, пищевой голод – это просто частный случай сенсорного. Отсюда, у нас появляется «груша», которую нельзя скушать.
– Ты когда последний раз стихи читал? – Агнетта ради своего едкого замечания, даже отвлеклась от ещё не сказавшего, по её глубокому убеждению, своего последнего слова кримплена.
– Тебе?
– Мне ты читаешь вслух только из марокканского меню, и только для того, чтобы меня позлить. – Агнетта заново улыбнулась Марте.
– Гланды молодой обезъяны. – Смакуя каждый слог, процитировал Роберт. – Почки павлина-падишаха! – Макс от души веселился, хлопая ладонями по рулю. – Она на редкость брезглива. – Он указал обратным кивком головы смущённой Джоан на стрекочущую Агнетту. Когда Джоан смущалась, её веснушки оживали и плотнее стягивались к носу. – Брезгливость и расизм растут из одного корня! Но она этого не в силах понять. – Роберт помахал рукой перед лицом подруги, но та не обратила на него никакого внимания. – Она даже трусов снимать не хочет, когда…
И тут же получил увесистый подзатыльник от Агнетты, которая всё так же непринуждённо продолжала болтать, погружаясь всё глубже в распахнутую бездонную голубизну глаз Марты.
