— Стрелять умеешь?
Какой же мальчишка не умеет стрелять!
— Держи пистолет. Пристрели тех двоих плакс.
— Я в товарищей не стреляю.
— Какие они тебе товарищи! Они — на коленях, ты — на ногах.
— Не буду.
— Становись на колени!
— Грязно. Испачкаю штаны. Ведьмы в аду не станут танцевать со мной…
…На снегу, закопченном термитными снарядами, зеленеют березы, а на суку развесистой, цветущей черемухи — большая черная ягода: моя Нора.
…Я проснулся оттого, что Дзидра обняла меня.
— Скажи, ты очень любил Нору, мою первую пионервожатую? Правда, вступать в пионеры мне запретила мать: подальше от политики! Я и сейчас еще не комсомолка.
— Откуда тебе знать, что я любил Нору, если я и сам этого по-настоящему не знаю?
— Ты во сне много раз называл ее имя. Как не стыдно! Спать с Дзидрой — и звать Нору!
— А ты еще уверяла, что я хороший, — попытался я улыбнуться, но тут же стал серьезным. — Милая девушка, запомни раз навсегда: никогда не завидуй мертвым! Никто ведь не знает, каково им. Лучше, чем нам, или хуже. Никогда не ревнуй к ним!
Потом, подперев подбородок ладонями, я спросил:
— Так какой же была Нора, по-твоему?
— Чертовски красивой, — сразу же отозвалась Дзидра, — куда мне с нею равняться! Только…
— Говори смело!
— Мне такая красота не по вкусу. Холодная, безразличная. Да ладно… Зато стихи читать она умела! Если я люблю читать стихи, если вообще пошла на филологический, то это ее заслуга. И еще она учила нас танцевать. Я тогда, помню, отошла в сторонку и заревела: какие уж тут танцы, если на ногах мужские чеботы и четыре пары шерстяных носков… Учила разным играм. И опять я была в стороне. Проклятые танки испортили мне все детство. Детям бедняков волисполком выдавал иногда туфли или тапочки. На всех, понятно, не хватало, приходилось тянуть жребий. Мне так ни разу и не повезло. Доставалось всегда тем, у кого туфельки уже были и кто на самом деле вовсе не так уж и бедствовал, просто умел прикинуться. Поэтому твои туфли были для меня первым за всю жизнь и самым дорогим подарком. Ничему больше я так не радовалась.
Дзидра погладила меня по голове, перевела дыхание и заговорила совсем о другом:
— Ты забудь, что я тебе тут наболтала. Я не то хотела сказать. Еще в средней школе девчонки без устали хвастались своими кавалерами — кто кого провожал, сколько раз поцеловались, кто кого обвел вокруг пальца, ну и так далее. А мне рассказывать было не о чем, на меня никогда ни один парень не обращал внимания. Я была посредственной ученицей, да еще и одетой вроде Золушки. И теперь мне, студентке первого курса, стало вдруг стыдно, что я невинна. Увидела знакомого и навязалась. Все-таки память о матери… — И в голосе ее прозвучала такая неприкрытая горечь, что я содрогнулся.
