Сержант догнал их за вторым поворотом. Командир и ординарец ехали медленно, и Бовин придерживал полковника за плечи, чтобы тот не упал. Подъехав вплотную, Рыбаков увидел на спине командира, чуть ниже лопатки, небольшое бурое пятно.
— Ну что там? — спросил Бовин.
В лесу было тихо.
— Перевязать бы надо, — сказал Рыбаков, глядя на все увеличивающееся пятно.
— А немцы?
Не отвечая, Рыбаков перехватил поводья и потянул Орлика в лес. Случайно обернувшись, он увидел второе пятно, но уже на груди полковника, и крикнул Бовину:
— Ну-ко, врежь мерину!
Бовин стегнул Орлика нагайкой. Не привычный к такому обращению, меринок фыркнул, присел на задние ноги и рванул вперед. Ломая кустарник, за ним кинулась белая лошадь Метелкина. Рыбаков хотел ее поймать за волочившийся повод, но она, играя, ловко отпрянула в сторону. Почуяв свободу, она то принималась носиться кругами по лесу, то мирно паслась, делая вид, будто щиплет вкусную траву. Ее снежно-белая, ухоженная шкура была видна издалека.
— С ней нам от немцев не оторваться, — сказал Рыбаков. Он снял с шеи автомат и, выбрав момент, дал короткую очередь. Белая лошадь всхрапнула, вздыбилась, застонала по-человечески, громко и, мотая красивой маленькой головой, пошла, прихрамывая, к людям. Она выросла в кавалерийской части, где все были добры к ней и к ее матери. Сейчас люди сделают так, что ее боль пройдет. Так было не раз, когда она, еще жеребенком, наскакивала на колючую проволоку.
Однако сейчас, всегда такие добрые к ней, люди стали поспешно уходить от нее, нахлестывая своих лошадей. Она не понимала, почему она, такая молодая и сильная, никак не может их догнать. Ноги ее с каждой минутой все больше слабели, голова кружилась, перед глазами плавали круги, а сердце колотилось, как мотор командирской автомашины.
На ее счастье, боль постепенно стала слабеть, белая лошадь почувствовала себя лучше и понемногу стала догонять остальных. Возле оврага люди сами остановились, поджидая ее. Высокий человек, которого она раньше почему-то немного побаивалась, спрыгнул на землю и пошел ей навстречу, вытянув вперед правую руку. Этого жеста белая лошадь не боялась. Протянутая рука могла означать только добро — хлеб, сахар или ласку. И еще она, конечно, избавит ее от этой странной, то затухающей, то усиливающейся боли…
Белая лошадь подошла и положила свою голову на плечо высокого человека. Кажется, она не ошиблась: от его телогрейки действительно слегка попахивало хлебом…
