Ей очень хочется сделать все, как надо. Ей очень хочется, чтобы Георг выиграл пари. Она заставляет себя думать только о Георге и о пари — и еще о том, куда нажимать и как не застрелить оператора.
— Зачем вообще эта пальба?
— Затем, чтобы зритель видел, что пистолет заряжен! Что это не подстава! — терпеливо объясняет Георг.
Лада стреляет для пробы. Пистолет чуть не ломает ей пальцы. Мне ее жаль.
Направить ствол на меня она не решается.
— В кадре, — говорит она Георгу, и тот, вздохнув, кивает.
Наконец репетиция закончена. Пробитая мишень заменена новой; нервный оператор пьет коньяк из плоской фляжки. Запах коньяка нравится мне куда больше, чем запах оружейного масла. Наши микрофоны подключены; нас окружают сосредоточенные люди в огромных черных наушниках — будто хоровод стоячих камней.
— Давай, милая! — весело говорит Георг. — Через полчаса у нас будет в клювике потрясный материал, выигранное пари и готовое шоу!
Волосы стоят у него на голове, как тысяча упругих антенн.
Сценарист кладет перед Ладой отпечатанный список тем для разговора. Георг дает команду; на камерах зажигаются кроваво-красные огни.
Она сидит передо мной — нас разделяет офисный столик. На светлом пластике лежит черный пистолет; Лада кладет руки на край стола, будто пианистка — на клавиши:
— Господин Судья, я хотела вам сказать… что вы вовсе не кажетесь… ваш облик вовсе не вяжется с тем, что о вас принято говорить. И думать.
Она берет пистолет. Неумело, но твердо.
— А что обо мне принято думать? — спрашиваю я, когда пауза затягивается.
— О вас говорят… — она совсем не смотрит в предложенный сценаристом листочек, и это нервирует Георга. Я вижу его мимику, но Лада — нет. — О вас говорят: вешатель. Судья-вешатель. Убийца в мантии, вот что о вас говорят.
— Вероятно, имеют на то основания, — кротко предполагаю я.
— Мне кажется, что это неправда, — она смотрит мне прямо в глаза, на что не всякий, между прочим, решится. — Мне кажется, такой человек, как вы… не мог бы совершить всего того, что вам приписывают.
— Скажите, Лада, — говорю я. — Вот мы сейчас сидим с вами за одним столом… У вас пистолет. Разумеется, мои физические возможности велики, но они не безграничны. Вы имеете все шансы застрелить меня. Скажите, для вас действительно важно, был я судьей-вешателем или не был? Ошибся или поступил по справедливости? Или поступил по справедливости — но ошибся?
Она облизывает пересохшие губы. Снимает пистолет с предохранителя; снова смотрит мне в глаза:
