Кор Двейн сможет на тебя полагаться? Как он станет тебя учить, если ты стоишь перед Царицей Теней болван болваном, едва в силах вымолвить слово?
Какой ты чародей, если не можешь приказывать даже собственной плоти?!»
Матфей краснел, бледнел, грыз ногти, давал себе сотни самых разнообразных клятв и обещаний, но так и не смог сдержать ни одного. Говорил себе, что станет глядеть на пленницу холодно и безучастно, как и положено тюремщику, — однако, едва оказавшись наедине с нею, пожирал глазами, хотя теперь (благодаря ему же!) остатки платья скрылись под целомудренной домотканой накидкой. Убеждал себя, что речь его станет равнодушной и вежливо-ровной — а вместо этого запинался, заикался, сглатывал и чуть ли не шепелявил.
Царица же Теней, напротив, говорила с ним спокойно и ласково, ненавязчиво отдавая приказания, кои Матфей, как он каждый раз со стыдом признавался потом самому себе, выполнял с поистине постыдной поспешностью.
О, нет, нет, она не требовала ничего подозрительного. Серебряное зеркало, гребни, какие-то заколки; за ними последовали мази и притирания. Царица Теней снабжала Матфея подробнейшими инструкциями и, как ни странно, всё ею желаемое нашлось прямо здесь, в замке.
Потом ей потребовались подушки и одеяла, сиденья и так далее. Поросшее серой травой пространство стремительно принимало вид изысканного будуара. I ie хватало только постели — огромной, с балдахином на четырёх опорах...
Потом Царица затребовала книг.
— К-каких к-книг? — только и смог пролепетать Матфей, лихорадочно соображая, что сделает с ним господин Кор Двейн, если узнает, что его ученик передает ценнейшей пленнице магические трактаты из замковой библиотеки.
Но Царица Теней всего лишь жаждала развлечений.
— Доставь мне занимательных историй, Матфей, — проворковала она, капризно надув губки и став от этого в глазах бывшего клирика вдвое соблазнительней, — историй о великой и ужасной, о поистине трагической любви, например! В стихах или в прозе, хотя в стихах, конечно, лучше. Ты ведь тоже любишь стихи, мой милый тюремщик?
— С-стихи? — потерялся Матфей. — Н-нет, г-го-спожа, мы всё больше про магию... Ну или про древние дела...
— Ах, зря, друг мой, очень, очень зря! Когда читаешь складно рифмованные строчки о чувствах великих и возвышенных, о пламени истинной страсти, что равно пожирает и смертных, и богов... Когда поэмы говорят о разлуках и встречах, о ревности и смирении, о подозрениях и ошибках, о чувствах, что поражают с первого взгляда... — Взор Царицы Теней опасно затуманился, и Матфей очнулся, только сообразив, что стоит с разинутым ртом, а с губ чуть ли не капает слюна.
