Глава третья
О надежде на единого Бога и уверенности в Нем
Хотя в невидимой нашей брани столь необходимо, как мы сказали, отнюдь не надеяться на самих себя, при всем том, если мы только отложим всякую на себя надежду и отчаемся в себе, не приискав другой опоры, то или тотчас убежим с поля брани, или, несомненно, будем побеждены и взяты в плен врагами нашими. Почему вместе с совершенным от себя самих отречением необходимо нам еще водрузить в сердце совершенное упование на Бога и полную в Нем уверенность, т. е. необходимо, полным сердцем чувствовать, что нам решительно не на кого надеяться, как только на Него одного, и ни от кого другого, как от Него одного, можем мы ожидать всякого добра, всякой помощи и победы. Ибо как от самих себя (а мы – ничто) не ожидаем мы ничего, кроме преткновений и падений, по причине которых и отлагаем всякую на себя надежду, так, напротив, несомненно, от Бога получим мы всякую победу, как только вооружим свое сердце живым упованием на Него и полной уверенностью в получении от Него помощи, по следующему псаломскому свидетельству: на Него упавало сердце мое, и Он помог мне (Пс. 27, 7). Утвердиться в такой надежде и ради нее получить всякую помощь помогут нам следующие помышления:
а) To, что ищем помощи у Бога, Который как Всемогущий может сделать все, что ни восхочет, следовательно, и нам может помочь.
б) То, что ищем ее у Бога, Который как Всеведущий и Премудрый знает все наисовершеннейшим образом, следовательно, вполне знает и то, что пригоднее для спасения каждого из нас.
в) То, что ищем такой помощи у Бога, Который как бесконечно Благий с неизреченной любовью предстоит нам, всегда желательно готовый с часу на час и с минуты на минуту подать всякую помощь, необходимую нам для одержания полной победы в действующей в нас духовной брани, тотчас, как только прибегнем в объятия Его с твердым упованием.
И как возможно, чтобы добрый наш Пастырь, Который три лета ходил, ища погибшую овцу, с таким сильным гласом, что осипла гортань Его, и ходил стезями столь трудными и тернистыми, что пролил всю кровь Свою и отдал жизнь, как говорю, возможно, чтобы Он теперь, когда эта овца идет в след Его, с любовью обращается к Нему и уповательно призывает Его на помощь, не обратил очей Своих на нее, не взял ее на божественные плечи Свои и, принеся в сонм небесных Ангелов, не устроил бы с ними празднственного по этому случаю торжества? Если Бог наш не перестает искать с великим тщанием и любовью, чтобы найти, подобно Евангельской драхме, слепого и глухого грешника, как возможно допустить, чтобы Он оставил его теперь, когда он, как овца погибшая, вопиет и зовет своего Пастыря? И кто поверит когда, чтобы Бог, Который непрестанно стучит в сердце человека, желая войти внутрь и вечерять с ним, по апокалиптическому слову (см. Откр. 3, 20), сообщая ему дары Свои, кто поверит, чтобы этот самый Бог, когда человек открывает Ему свое сердце и призывает Его, оставался глухим и не желал войти в него?
