В столовой завтракали несколько человек, среди которых Башлыкову бросился в глаза Зубрич, строгий, озабоченный, он уже рассчитывался с официанткой. Башлыков с тем подъемом, который обычно в нем появлялся на людях, бодро поздоровался, разделся у вешалки, по-домашнему наклонился возле умывальника. Вода холодная, видно, недавно со двора, и он с наслаждением испытывал ее студеную свежесть. Непринужденно направился в свой уголок, где обычно привык обедать. Официантка, полнотелая, дебелая полька Лиза, из местечковых, ждала, когда он сядет. Сразу подошла.
Знала, секретарь райкома — человек очень занятой, сидеть без дела, ждать ему некогда.
— Перекусить чего-нибудь, Лиза. — В голосе его были одновременно и приветливость и деловитая собранность.
— Сегодня рагу и чай.
— Давай рагу и чай, — сказал он сговорчиво.
Ему всегда приятно было видеть ее, однако теперь, глянув вслед, он вдруг испытал противоположное чувство. Не сразу понял: неприязнь связывалась с именем Лиза. В письме была тоже Лиза… Он отмахнулся от воспоминания. Настоящее имя этой не Лиза, а Элоиза. Элоиза Янковская.
Элоиза Янковская не заставила долго ждать. Будто увидела, что он, обычно равнодушный к еде, сегодня голодный. Голодный как зверь.
За те две-три минуты, пока она отсутствовала, Башлыков действительно ощутил, как сильно проголодался. Ожидая, он вспомнил, что вчера не ужинал. Случай не исключительный, раньше тоже такое случалось не раз, но сейчас он готов был упрекнуть себя за нетерпеливость. Однако голод не слушался.
Усердствуя над рагу, он вспомнил, что его приглашали вчера поужинать. Ночью. Потом, как сквозь туман, но с наслаждением вспомнил обед в школе. Будто заново увидел, как рядом стоит Ганна, поливает из ковша ему на руки. Почувствовал твердую ладонь, когда помогал вылезти из погреба. И услышал голос, что просил остаться поужинать… Удивительный голос. И удивительная рука. И вся удивительная. Кто она?.. Но одновременно с этим в нем ожило глухое, недоброе — собрание, злые взгляды и крик. И позорное чувство беспомощности. Он сжал зубы.
Быстро доел рагу, не чувствуя вкуса, выпил стакан фруктового чая. Забыв рассчитаться, решительно натянул пальто и вышел во двор.
Надо было переодеться с дороги. Он не был франтом, одеваться стремился скромно, что также считал обязательной партийной, секретарской принадлежностью. У него было два уже не новых, кое-где аккуратно залатанных костюма, которые он носил с той бережливостью, что осталась в наследство от бедности, познанной в залинейном бараке. По привычке, привитой матерью, Башлыков одевался всегда опрятно. Не выносил нечистоплотности. Чистыми должны были быть не только белье, но и гимнастерка, и брюки, которые он нередко под аханья и укоры хозяйки стирал и гладил сам…
