Всегда, с той минуты, как она появилась, она была для него угрозой в его жизни, и теперь его скверные предчувствия отчасти осуществились.
Обращаться к Жюльену было бы бесполезно. Жюльен покинул его, потому что он назвал эту женщину ветреной. Старик Гиз почувствовал дрожь ужаса при одной только мысли, что Сара расскажет Жюльену, что его отец приходил к ней и открыто обвинял ее…
Он слышал, как Жюльен насвистывал в своей комнате, и эти звуки напомнили ему далекие годы. Он глубоко опустился в свое кресло и слушал, а перед его глазами проносились видения прошлого, и душа его изнывала от муки и сожаления к самому себе.
Жюльен насвистывал мотив, которому он научил его в детстве, держа его у себя на коленях, и он почти чувствовал теперь его маленькую мягкую ручонку, ударяющую в такт по его ноге.
И все это прошло, миновало! История их взаимоотношений – это трагическая история Нинетты, уронившей корзинку с прекрасными свежими яйцами.
Жюльен рос нормальным, веселым мальчиком. Он снова стал им теперь, когда вернулся. Его молчаливость исчезла, он с живостью говорил с отцом, и тот слушал, считая теперь радостные слова, произнесенные им, как считает приговоренный к смерти часы, которые ему осталось жить.
Рамон вошел, исполняя свое обещание. Он воплотил его в бутылке шампанского, которую принес с собой.
– Вот! – воскликнул он.
Он торжественно подал обед, а после обеда Жюльен читал, предполагая, что его отец заснул.
Они легли спать поздно. Отец пожелал Жюльену спокойной ночи в его спальне. Он тревожными глазами оглядел комнату и спросил:
– Я полагаю, ее проветривали?
– Конечно, – отвечал Жюльен, тронутый его отеческой заботой. Ему хотелось бы сказать что-нибудь приятное своему отцу, сгладить впечатление ссоры, которая произошла между ними, но он не мог ничего придумать. Наконец он сказал:
– Я надеюсь, отец, вы чувствуете… я хочу сказать, что теперь между нами хорошо?
Отец кивнул.
– Да, да! Спокойной ночи, мой мальчик!
Оба были рады, что этот длинный день закончился, обоим было трудно говорить.
Жюльен сел на свою кровать и закурил последнюю папироску.
«Бедный старик! Один из лучших людей… и все-таки… – подумал Жюльен, выпуская клубы дыма изо рта. – Как странно, что с годами становишься таким далеким к отцу. Надо, конечно, принимать во внимание нрав обоих, но некоторые вещи не прощаются…»
И он почувствовал, что маленькая искра привязанности к отцу, которая блеснула в его душе, опять потухла, когда при воспоминании о ссоре негодование на отца, как стрела, пронзило его мозг.
