Высшее счастье в жизни – это любовь, взаимная любовь, с уверенностью, что любимый постоянно стремится к тебе, ждет не дождется вечера, который соединит тебя с ним и для которого только ты в мире имеешь значение.
Леди Диана играла то Шопена, то Шуберта, Дебюсси и Шаминада, а через окно проникал в комнату неясный, но несмолкаемый шум города.
Музыка внезапно смолкла, и леди Диана повернулась к Саре, перебирая пальцами нитку жемчуга, украшавшую ее грудь; на губах ее играла неуверенная и вместе с тем вопрошающая улыбка.
Она начала с некоторой торжественностью:
– Вы сами прекрасно понимаете, что нельзя похоронить себя в Клаверинге в ваши годы… – Потом замолчала, сосредоточенно перебирая жемчуг.
Сара предвидела, что должно за этим последовать, хотела избежать объяснений и вместе с тем знала, что ей не отделаться от леди Дианы, не удовлетворив хотя бы отчасти ее любопытства.
– Так, значит… ведь вы были…
– С этим покончено, – прервала ее Сара, – покончено раз и навсегда.
Леди Диане очень хотелось знать больше, но что-то удержало ее от прямого вопроса.
– Как все это грустно! Жюльен был так мил!
Сара поднялась с места: разговору конца не предвиделось.
– Мне хочется спать, мама.
– Но ведь еще ужасно рано, я тогда куда-нибудь поеду. Сегодня как раз журфикс у Торнтонов.
Они помолчали, стоя одна перед другой.
– Вы очень похудели, милочка, или это так кажется, потому что вы в черном. У кого вы шили это платье? У Кайо? Воображаю, что это за разбойник! А я терпеть не могу черного цвета. Как вы находите, я очень изменилась?
Она вызывающе взглянула на Сару.
– Вы прекрасны, как всегда, – любезно ответила Сара.
– Очень мило с вашей стороны, что вы говорите так, даже если сами не верите в это. Покойной ночи, дорогая!
Они поцеловались на прощание и даже не заметили, что поцеловались, как это часто бывает с женщинами.
Затем Сара услышала, как леди Диана приказала дворецкому распорядиться насчет автомобиля. Голос ее звучал равнодушно, почти весело, и эта спешка на званый вечер показалась Саре доказательством жестокосердия, хотя для леди Дианы это было такой же повседневной привычкой, как обед или разговор по телефону.
Но такое поведение еще более отдалило Сару от матери.
Здесь тоже было мало святости настроения, хотя это и был родительский кров.
Сара быстро разделась и, не зажигая огня, присела к окну, вглядываясь в огни Пикадилли, как вглядывалась в них в прежние годы, когда мир казался ей исполненным чудес, любовь – волшебным сном, который должен в свое время присниться каждому, а Лондон – таинственным местом, куда было небезопасно, а поэтому особенно заманчиво проникнуть.
