Жюльен все время находился в беспамятстве и не знал, что взволнованный процессом Сары Париж интересуется им и что в тех кругах общества, где он с ней вращался, всесторонне обсуждается печальное «увлечение молодого Гиза».
– Какое счастье, что он успел уехать в Тунис, не дождавшись этой ужасной развязки!
Ходили слухи, что он вернется, чтобы лично защищать Сару, и такой романтический финал был очень популярен в глазах широкой публики.
Но вскоре стало известно (министерство иностранных дел даже подтвердило это официально), что он опасно болен, настолько опасно, что не может приступить к исполнению своих обязанностей и находится в отпуске.
Колен был высшим авторитетом во всем, что касалось Жюльена; он получал свои сведения непосредственно от г-на де Суна.
Сентиментальные души приписывали болезнь Жюльена его неудачному роману, тому ужасному нравственному удару, который он испытал, узнав, что обожаемая им женщина всегда любила другого.
Между тем болезнь Жюльена затягивалась, несмотря на самоотверженные заботы Гиза и Варрона, которые врачевали его тело в то время, как Сара жертвовала своей свободой для спасения его репутации.
– Почему его не перестает лихорадить? – со скрытым раздражением допытывался Гиз у Варрона.
– Вы спрашиваете – почему? – Варрон презрительно фыркнул, не выпуская изо рта своей вечной папиросы. Разговор происходил на пороге каюты Жюльена, где доктор проводил почти все свое время. Только ему одному удавалось успокоить на некоторое время больного, и сознание своей власти над несчастным вызывало в его душе нечто вроде жалости. – Вы спрашиваете – почему? – снова повторил он, пожимая плечами. – Я уже докладывал вам, что у него воспаление мозга, вызванное каким-то длительным нервным напряжением, плюс контузия, плюс ваше идиотское упорство подвергать его беспрерывной качке. Как вы хотите, чтобы это воспаление разрешилось, когда его мозги болтаются, как бочки в трюме? Ваши дела меня не касаются, но я еще раз предупреждаю вас, что ему необходим покой и что если вы не извлечете его из этого проклятого моря… – Варрон снова пожал плечами и погрузился в свое обычное молчание.
Гиз поднялся на палубу и приказал пристать к ближайшей гавани.
Они бросили якорь у берегов Африки, в бухте с неподвижными маслянистыми водами; Лас-Пальмас лежал направо от них.
Жюльену немедленно стало лучше, сознание понемногу возвращалось к нему, хотя мысли были по-прежнему бессвязны. Он не переставая твердил имя Сары. Варрон, который, конечно, слышал эти бормотания, делал вид, что не слышит. Чужие дела и чужие секреты нисколько не интересовали его. Все ерунда в этом мире! Он не допускал исключений из этого правила.
