Он сделал паузу и снова улыбнулся. Эта мимолетная улыбка придала его лицу на мгновение мальчишеское выражение.
– Могу я посмотреть так же на вас и сказать вам, что, как я думаю, внушает ваше лицо?
Сара слегка нагнулась и взглянула на него с насмешливым вниманием.
– Пожалуйста! – сказала она.
Взгляды их встретились, затем он перевел свой взор на ее губы и снова поднял его, а его веки слегка опустились.
– Очевидно, у вас есть темперамент, – медленно произнес он, – твердость и…
Он намеренно остановился.
– И что? – настаивала она. – Вы должны закончить описание, знаете? Действительно, очередь за вами, и вы должны сделать ход.
– Только неискусный игрок, графиня, рискует всем в первом же ходе.
– Вы старше, чем я думала, – сказала она, – и теперь я знаю, что вы адвокат.
Они заговорили о только что вышедшей книге, о новой пьесе, об Адриене и Габриэли. Где-то пробили часы.
Гиз встал.
– Я пришел поздно и бессознательно остался еще позднее. У вас было много гостей сегодня, не так ли? Но я не мог уйти раньше. Вы должны быть очень утомлены.
– Почему? – спросила она с внезапным цинизмом. – В конце концов вся моя жизнь состоит из приемов: один обед здесь, другие обеды в доме моих друзей, спектакли, катания и в конце концов какая-нибудь вовсе не изнурительная работа. Вы это сами увидите. Но иногда страстно желаешь настоящего дела…
– Иногда, – вставил Гиз с печальной улыбкой. – Вы не оцениваете прелести свободы. Это одно только может придавать ценность жизни. Подумайте о том, что у вас нет определенных часов, что ваши дни свободны и нет требований, которым вы должны подчиняться…
Он внезапно остановился у большого открытого окна на пути к выходу и спустя мгновение продолжал:
– Нет требований, которым должны подчиняться такие люди, как я, люди, которые борются, чтобы вынырнуть наверх и подняться над общим уровнем. Весь мир представляет не что иное, как сцену для вашего пола и фабрику для моего. А сама жизнь – это клетка для таких, как мы…
– За исключением этого места… весной, – сказала Сара, взглянув на серебристо-голубое небо и россыпи гвоздик внизу.
Гиз повернулся к ней, улыбаясь.
– Мне кажется, все смутное недовольство, выразившееся в моей негодующей речи, в данный момент объясняется вашими словами. День казался бесконечно длинным в суде, потому что солнце ярко светило снаружи. Какие мы рабы климата, все мы! Это нелепо, не правда ли?
– Трудно было бы представить себе, что и вы такой.
– Почему? Потому что мне тридцать лет и я адвокат, желающий выдвинуться? Знаете ли вы, что это уничтожает фантазию, способность мечтать, все эти мелочи, странные и нелепые, свойственные человеческой натуре. Мы все повинны в этом, даже те избранные, которые как будто настолько возвышаются над нами, что нам приходится задирать голову, чтобы увидеть их. Я часто думаю о том, встречая людей и изучая их, многие ли из них считают камни мостовой, гуляя вдоль бульваров, и какие люди, проходя тут, чувствуют такой же подъем в душе, как я, когда мимо проезжает повозка, нагруженная цветами, и оставляет в воздухе ароматный след, который окутывает вас? В сущности, все так нелепо похожи друг на друга, что быть исключением нельзя.
