Неожиданно дверь в детскую распахнулась, и я увидел отца. Рубашка перекошена, застегнута только на пару пуговиц снизу. Он посидел и постарел за ночь. Белая прядь седых волос на макушке.
Он заметил, что я не сплю, а потому громко скомандовал:
— Поднимайся и следуй за мной на кухню. Нужно поговорить.
Я знал, что это неизбежно. Теперь отец не оставит меня в покое. Выбьет всю душу, пока не успокоится.
Быстро натянув штаны, я потянулся за рубашкой.
— Нет, ты это больше не оденешь, — отец кинул в меня старой кофтой, — теперь ты будешь носить это.
Совершенно спокойно я отложил рубашку в сторону и надел колючую кофту. Босиком последовал за отцом.
Там, у двери, стояла мать. Одетая в халат, она держала в руках кружку с чаем. При виде меня даже бровью не повела.
Я сел на стул и посмотрел на отца. Его показное спокойствие действовало мне на нервы. Уж лучше бы ударил. Подобрав слова, он встал напротив меня и начал монолог:
— Я понятия не имею, чем я так прогневил Господа, что он послал тебя мне. Может быть, в прошлой жизни я вел неправедный образ жизни или убил кого? Не знаю. Но в этой жизни мне было послано наказание в виде тебя. С самого начала твоего появления на свет я всеми силами пытался от тебя избавиться. Уговаривал мать, но эта тупая курица вцепилась в тебя, как в нечто ценное. Но я оказался прав. Ты, мой сын, оказался ничтожеством. Позор для всей нашей семьи, для меня. Ладно, я, у тебя сестра есть. Девке замуж скоро выходить, ее с такими родственными связями никто не возьмет. Кому она нужна, когда в роду у нас гей? И это самый мягкий термин из всех.
Он перевел дух, подбирая новые эпитеты. Мать продолжала спокойно пить чай. Склонив голову, я больше не мог выносить взгляд отца. Взгляд безграничной ненависти и злости.
Неожиданно он больно толкнул меня в плечо:
— Смотри в глаза, когда с тобой разговаривает мужчина. Я вчера слышал, что ты говорил полицейскому. Все с самого начала и до самого конца. И должен признаться, не верю ни единому твоему слову. Я понял тебя и знаю, как все на самом деле произошло. Это ты ластился к этому подонку Альфу. Ведь у вас душонки одинаковые, склонные к глупости и подлости.
Я смотрел на отца и не верил ушам. Отец обвиняет меня в том, что просто немыслимо. Надо же, как ловко перевернул всю ситуацию с ног на голову. Неужели это мой родной отец?
— Ты, — он указал на меня пальцем, — не возражал, когда ублюдок предложил тебе трахаться. Воспринял это с большим любопытством. Что-то типа «попробовать новенькое». Я убежден, тебе понравилось, потому что все происходило не единожды. И не один год, а восемь.
