– Ладно. На все. Сдаю я. – Бек-хан вернулся за стол.
В мертвой тишине, которую не решались нарушить даже мухи, карты ложились на стол с тихим плеском, как мелкий прибой.
– Очко. – Хан кинул карты на стол и протянул руку. – Плати…
Ошеломленный Ферт собрал деньги со своих матерящихся товарищей и протянул Бек-хану:
– На…
Бек-хан хотел встать, но тут к нему прижалась Шурочка:
– Ханчик, миленький, что ты все мимо да мимо? Зашел бы как-нито… – зажурчала она, – чай, раньше дорогу не забывал…
Вареный, повинуясь взгляду Мясника, налил Хану из другой бутылки и сказал:
– Ладно, Хан, фарт твой. Ну, удачи тебе!
– Пить не хочу, – ответил Бек.
– Да ты че, Хан?! – вскипел Вареный. – Мало того что нам и расплатиться нечем, ты еще нами и гребуешь?!
Бек-хан кинул на стол стодолларовую бумажку и, помедлив, выпил, чокнувшись со всеми.
Затем он попытался встать, но вдруг, побледнев, рухнул без чувств.
Перепуганные мухи снялись с тарелок и бросились врассыпную.
29 ноября 1920 года, Коренная Монголия, расположение Азиатской дивизии генерал-лейтенанта Унгерна
– Извольте смотреть мне в глаза, – не произнес, а прошипел барон Унгерн.
Перед ним стоял потный полковник-интендант, начальник тыла дивизии.
Тот поднял глазки на барона и тут же опустил их.
– Ты что, сукин сын? – звенящим от крайнего волнения голосом вопрошал барон. – Ты коням, коням вот эту труху скормить хочешь?! – И он сунул к лицу интенданта клок пожухлой травы, перепревшей, полугнилой. – А, сукин ты кот?!
Правой рукой барон взметнул вверх свой знаменитый ташур – камышовую палку в полтора аршина длиной и в два дюйма толщиной, но полковник повалился ему в ноги и заголосил:
– Помилуйте, ваше высокопревосходительство! У меня детки, детки…
Барон сморщился от гадливости и отвернулся, не ударив. Предательская судорога сжала ему сердце… детки… О боги, боги мои! Почему, почему вы награждаете детьми этих воров и прохиндеев и не жалуете меня? Кто, кто же, наконец, пожалеет меня и где ты, моя кюрюльтю?!
Полковник всхлипывал на полу.
– Извольте выйти вон, – ровно произнес генерал и первым покинул юрту.
Подхватившийся полковник засеменил за ним.
Казаки, толпившиеся вокруг, подтянулись при виде командира, замолчала гармошка.
Барон отвязал меру сена от морды ближайшей лошади и приказал полковнику Сипайлову, его штатному палачу:
– На! Привяжи интенданту да смотри, чтобы все сжевал…
Под хохот и свист казаков несчастного интенданта уволокли.
– Все на сегодня? – спросил Сипайлова Унгерн.
