— Ничего-ничего.
Милая, как я к этому привык.
— Я звоню потому, что Чарльз очень хотел бы встретиться с вами в ближайшее время, и у меня есть несколько дат, которые я могла бы вам предложить. Он хотел бы встретиться за завтраком, если вам это удобно.
— Хорошо, отлично.
— Как насчет двадцать девятого?
— Меня устраивает.
— Третьего?
— Устраивает.
— Пятого?
— Хорошо.
— Восьмого?
— Свободно.
— Десятого?
— Идеально подходит.
— Э-э… двенадцатого?
— Послушайте, Корделия, мне вообще любой день подходит. Я как бы свободный агент. Назначайте на любой день.
— Хорошо. Я перезвоню через день-два, чтобы подтвердить дату.
— Спасибо огромное.
Если честно, то я еще не решил, как отнестись ко всему этому делу. Пару месяцев назад я обмолвился в разговоре с Томом, что намерен вернуться в журналистику, намекнув, что это лишь один из многих возможных вариантов, а он заговорил об «Эмпориуме» и сказал, что устроит меня туда в два счета. «Эмпориум» был задуман как «журнал для мужчин, не похожий на другие». Интересно, а какой похож? Вообразите рекламу: «„Мужское достоинство“ — журнал для мужчин, точно такой же, как все остальные». Том был уверен, что меня возьмут. Издатели собирались сделать журнал навороченным и глянцевым, но спонсоры не хотели сильно тратиться. Сэкономить можно было только на пишущей братии, что давало шанс «ветеранам» и «пионерам» вроде меня. Но все равно ужасно. Читал я такие журналы — все эти «Мужские дела», «Под газом», «Для него», «Худышки и милашки», с их яркими обманчиво-зазывными картинками на обложках. И не просто читал, а читаю каждый месяц. Только почему этот фураж для онанистов-шестиклассников корчит из себя что-то необычное и значительное? На мой взгляд, между журналами для мужчин и чистым порно существует только два отличия. Во-первых, настоящее порно зашпилено скрепками. Во-вторых, в журналах для секса вручную промежности стыдливо прикрыты узкими полосками материи. У «Худышек и милашек» муфточки только проглядывают между сжатых ног, напоминая пластинки подтаявшего сыра. Значит, если журнал для мужчин «не похож на другие», он будет отличаться от других только количеством промежностей на страницах. Больше их или меньше обычного, но преждевременная кончина, на мой взгляд, подстерегала «Эмпориум» уже на стадии бизнес-плана.
Я согласился на интервью исключительно ради Тома. Он так старался, что я чувствовал себя обязанным. Заодно позавтракаю на халяву…
Вторым событием стало вскрытие письма, прибывшего с послеобеденной почтой. Кажется, я уже говорил, что никогда не открываю письма из банка. От них одни слезы. Я вообще не открываю никаких писем, так как все они так или иначе связаны с деньгами, которых у меня либо нет, либо не станет. Однако Генри оставил для меня на кухонном столе письмо с адресом, написанным от руки! Я вскрыл конверт и совершенно обалдел, обнаружив, что письмо — от Билла Тернейджа. Видимо, он черкнул и отправил письмецо сразу же после нашей встречи в Найтсбридже. Письмо было на вощеной бумаге — личном бланке с причудливым логотипом в форме стола в верхнем правом углу. Наверное, сам рисовал. Помнится, он блестяще проявлял себя на уроках труда. Пока я мучился со стойкой для кружек, Билл успевал смастерить секретер в стиле короля Георга вкупе с инкрустациями и лаковым покрытием.
