Программа «Новой астрономии» сформулирована даже по нашим временам вызывающе. «Моя цель состоит в том, чтобы показать, что небесная машина должна быть похожа не на божественный организм, а скорее на часовой механизм». Это программа перехода от органической картины мира к механической, выполнение которой, как теперь мы знаем, и было конечной целью «первой научно-технической революции». Сам Кеплер, конечно, ее не выполнил, но именно он внес решающий вклад в ее осуществление – начиная с формулировки задачи.
Вызов всей прежней науке заключается уже в самом понятии «физика неба». Вплоть до Кеплера сфера Луны делила космос на две метафизически разнородные части: мир горний и мир дольный, земную юдоль и жизнь вечную. Они во всем различны, а во многом противоположны: и по материи, по форме, и по видам движений – невидимая граница, обозначенная Луной, разделяла мир несовершенных (прямолинейных, преходящих, насильственных) движений от совершенных (круговых, вечных, естественных). Еще Коперник остерегался «приписать небесным телам то, что принадлежит Земле», и о том же напоминал Кеплеру его учитель Местлин, познакомивший его с гелиоцентрической системой. Вот этот тысячелетний запрет и нарушает Кеплер с загадочным воодушевлением.
В первом, еще юношеском своем сочинении (астрономически-приключенческом «Сне») он попытался вообразить, как мы выглядим с Луны, – весьма эксцентрическая по тем временам точка зрения. Ведь именно Луна разделяла те части мира, какие Кеплер решился воссоединить. То, что ему открылось на Земле в лунной перспективе, оказалось настолько ошеломляющим, что оформлению этого виденья в новую картину мира он посвятил всю жизнь, исполненную беспримерного терпения и редкостной страсти.
Название первой его работы гласит: «Предвестник космографических исследований, содержащий тайну мироздания относительно чудесных пропорций между небесными кругами и истинных причин, числа и размеров небесных сфер, а также периодических движений, изложенных с помощью пяти правильных тел Иоганном Кеплером из Вюртемберга, математиком из достославной провинции Штирии. 1597». Сам он называл ее «Misterium Cosmographicum» («Тайна космографии»).
Раскрыть тайну мироздания значило, по Кеплеру, ответить на вопрос, который он сам же себе и поставил – впервые в истории мысли. Почему планет 6, а не 7 или 16, и почему радиусы их орбит такие, а не какие-то иные? Что именно Творец «имел в виду», останавливаясь на шести светилах?
