орды, или погибнуть, как это заявил старый Фирлей в прощальном письме к королю.
Он уверял, что неприятель пройдет во внутренность отечества только по головам
защитников Збаража. От упадка духа, в виду наступающих сотен тысяч варваров,
спасала панов только надежда, что король скоро придет к ним на выручку с
посполитым рушением, которого двои вици они уже читали* Но эта надежда сделалась
весьма сомнительною после того, когда их многократные предостережения и просьбы о
помощи не вызвали у короля и коронного канцлера никаких обещаний. Лянцкоронский
писал к полковнику королевской гвардии, Минору, что можно было бы назвать
сумасшедшим того, кто бы отважился приблизиться к Збаражу с помощью в несколько
сотен и даже в несколько тысяч воинов.
Хмельницкому были известны не только боевые средства защитников Збаража, но и
все, что делают столичные патриоты. Его ко-
.
11
заки давали себя сжечь, сохраняя войсковую тайну, но тайны своих противников
узнавал он не только от захваченных в плен жолнеров, не только от болтливой шляхты,
но и от варшавских панов, таких же предателей по природе и воспитанию, каким был
он сам. Имея всюду подкупленных панскими же деньгами доброжелателей, он мог
осведомиться даже и о том, что делая половина панского войска, вписанного в компут,
находилась неизвестно где; что волонтеры бродили по всему государству и опустошали
беззащитные имения своих сограждан, а правители государства, вместо того, чтобы
поддержать армию контингентами, „искали только, на кого бы взвалить вину“, как это
поставил Кисель на вид своим соотечественникам, в письме к Оссолинскому от 23 (13)
июля. Хмельницкий пользовался панским разномыслием и раздельностью панских
интересов с самого начала своего бунта. Судьба, казалось, готовила ему и на сей раз
Корсунь да Пилявды. По словам Фирлея в последнем, возможном еще донесении
королю, он думал, что паны бежали или готовы бежать из-под Збаража, а потому
ускорил свое медленное сперва наступление, и 6 июля (27 июня) был уже в пяти милях
от них. В генеральном лагере ждали его через два дня.
Вишневецкий более нежели кто-либо из его сподвижников понимал, как трудно
подать Збаражскому войску скорую помощь. Он лучше нежели кто-либо знал, что
имеет дело с противником, столь же беспощадным в холодной хитрости, как и в
разъяренном бешенстве. Но бурный дух нашего Байдича, вооружавший руку его
против сеймующего панства, проявился теперь в твердой решимости бороться с дикою
силою всеми своими средствами. Решимость его поддерживала крепкая позиция,
