выпровожены из Венгрии, как противоядие, более вредное, чем самый яд; но тем не
менее у них завелись пушки с именем императора и знамена с его императорскими
знаками, а сознание своей самобытности возросло в Запорожском войске до того, что
власть коронного гетмана потеряла для него всякое значение.
По признанию польской историографии,, „в крае чувствовалось уже некоторое
разложение. Украинные области—говорит она—были для нас Ахиллесовой пятою.
бесправие и неурядица дошли в них до высочайшей степени. Правительство
взваливало бремя обороны границ на старост, и дело шло еще довольно хорошо, пока
неприятель делал нашествие со стороны Диких Полей; но когда поднялся оный
домашний враг, известный под именем Низовцев или Своевольных Куп,-затруднения
увеличились: ибо старостинские роты состояли из земляков и товарищей
взбунтовавшихся грабителей. Наконец то, что в других странах называлось грабежом и
разбоем, здесь представлялось легким своевольством. И пришельцы, и туземцы,
воспитанные в школе борьбы с татарскою дичею, часто теряли чувство
справедливости. Наше прекрасное законодательство не делало своего дела даже по
гродам. Ограничивались протестациями, и то в весьма скромной форме. Никто не
преследовал виновного. Судопроизводство тянулось до тех пор, пока набег татарских
орд не полагал ему конца, так как и истец и ответчик являлись весьма скорыми в
отражении набега, и часто сражались вместе, отбивая бедный народ из ясыра, и скот,
гонимый под Белгород или еще дальше. Таким образом своевольство господствовало
(swawola wiкcrozwielmoїniaиa siк), и Речь Посполитая тогда только задумывала
поступить с нею строго, когда оно вызывало гнев дивана и угрозы татарского хана“.
В этих словах Поляка и шляхтича мы читаем признание, что буйство козацкое
получило свое начало в буйстве шляхетском. Биография самого Наливайки, как увидим
из его оправдания перед королем, представляет разительный тому пример.
После Коеинского, в запорожском скопище прославился Лобода. И при Косинском
съумел он овладеть Киевом, а когда пан Криштоф погиб в отважном покушении на
Черкасы, он, осенью
68
.
того же года, бросился в заднестровекия степи, напал иа богатую ярмарку,
собиравшуюся в Юрьеве (Джурджево) под Белгородом, ограбил самый город и прошел
по-татарски загонами по окрестностям. Слава Лободы выросла соответственно его
добыче. Наливайко воспламенился жаждою подобной славы. Есть основание думать,
что он завидовал и самому Косинскому. Не даром же князь Василий писал о нем
