За этот час было все. Сначала под натиском янычар егеря попятились: они тоже почти все еще не были обстреляны, однако Ангальт приказал второму батальону поддержать своих товарищей, и те, воодушевившись, твердо встали на позиции, а потом перешли и в контратаку.
Барклай все время был рядом со своим начальником и поражался, как хладнокровно и четко отдавал принц команды, как невозмутимо стоял он под пулями, побуждая всех, кто видел его, держаться так же спокойно, ничуть не теряя головы и даже пребывая в состоянии веселой удали и неподдельного молодечества, которое не имеет ничего общего с показной храбростью, являющейся лишь другой стороной театральной аффектации.
Принц сохранил эту естественность и тогда, когда ранен был пулей в плечо. Он только чуть покачнулся, как от удара, и, увидев кровь, выступившую на мундире, прикрыл пятно ладонью, пробурчав раздосадованно:
— Боже мой, как это некстати!
Меж тем напряжение боя не ослабевало. Турки шли в одну атаку за другой, подбадривая себя криками, ударами в барабаны и литавры, неся впереди бунчуки и знамена.
Раненый принц, размахивая шпагой, повел егерей в контратаку, выбежав в первые ряды. Вокруг него собрались немногие еще не раненные офицеры, унтера и старые солдаты, которые почти все были во флигель-ротах — первых ротах своих батальонов.
И Барклай тоже побежал вместе с ними, не сводя глаз с близких уже неприятелей, но одновременно как-то умудряясь не потерять из вида и своего командира.
На сей раз до рукопашной дело не дошло — янычары засели в канавы, овражки, потом и в окопы и ложементы, вырытые у крепостной стены, и начали безостановочно отстреливаться, выбивая десятки егерей и медленно отходя к воротам очаковской фортеции.
Когда в узком крепостном предполье не осталось никого, кроме убитых, бой затих.
Егеря отошли к батарее, и Ангальт сказал Барклаю:
— Сейчас сделаем перевязку, а затем сразу же навестим Кутузова. — И, помолчав, добавил: — Если жив еще, конечно.
Охладев от сумятицы чувств, не оставлявших его во время боя, он с уважением подумал об Ангальте: «А вот он о себе-то почти не думал — все успевал вокруг примечать да всюду поспевать. Наверное, это и есть главное свойство офицера — прежде думать о товарищах своих, от него зависящих, а уж потом заботиться о себе». И тут же пришла мысль, что, наверное, потому и столь спокоен его командир и неустрашим, что собственная персона есть для него самого лингв сотая и даже тысячная часть заботы, ибо за каждого человека он в ответе не только перед государыней и Богом, но сначала и прежде всего перед самим собой.
