Он рассматривал, негодные ботфорты, побитые молью мундиры, помятые кивера и каски, прохудившиеся от времени одеяла, свалявшиеся, пролежанные матрацы и кучи разного другого хлама, некогда называвшегося воинской амуницией. Командиры старались списывать этой «кислой» амуниции как можно больше, чтобы получить взамен столько же новых вещей, а высшее кригс-комиссариатское начальство стремилось к обратному — и из-за всего этого никаких успехов по службе сделать Готтард не мог, а просить отца о протекции и перемене деятельности считал для себя невозможным.
И все же скрытыми от него стараниями отца за шесть лет поднялся он по лестнице офицерских чинов на две ступеньки и, получив в 1750 году чин поручика, вышел в отставку.
Было Готтарду тогда двадцать четыре года, все чертовски ему надоело, и отставной поручик, решив утвердиться в своих собственных глазах и конечно же в глазах всего благородного курляндского общества, вознамерился возвратить своему роду утерянный в прошлом веке баронский титул.
Дело это было посложнее выбраковки одеял и матрацев, да и к тому же за давностью лет и отсутствием надежных документов превращалось в предприятие малоперспективное.
Три года Готтард не занимался ничем иным, кроме рассылки запросов в разные города Европы с требованием подтверждения своего происхождения от шотландских баронов Тоуи. Дело продвигалось со скрипом: письма шли медленно, архивариусы и герольдмейстеры рылись в старинных фолиантах и отыскивали королевские грамоты еще медленнее. В конце концов, так и не добившись никакого успеха, личный дворянин Российской империи Вейнгольд Готтард Барклай-де-Толли, заслуживший дворянство шестилетней военной службой в обер-офицерских чинах, решил поиски документов в подтверждение утраченного своего баронства на время оставить, а подумать об укреплении и продлении собственного рода.
* * *
Отец-бургомистр с интересом следил за тем, как энергично его сын добивается титула, ибо и ему самому, и двум братьям Готтарда, окажись переписка младшего сына успешной, все это весьма и весьма пригодилось бы. Упорство, проявленное Готтардом, заинтересованность в делах семьи заставили отца по-другому смотреть на третьего сына, который поначалу, казалось, шел дорогой младшего брата из известных сказок, заставляя всех умных людей смеяться над собой, а собственную мать — плакать от досады.
Но время шло, и из Готтарда получился не дурачок из сказки, а побитый жизнью, но еще не сломленный до конца неудачник, не потерявший надежду все-таки поправить свои дела.
