Арина на мгновение замерла, затем гибко изогнулась, повернулась к нему лицом, сквозь свои и его очки оглушила его томным, влекущим, призывным взглядом и грудным дрожащим голосом выдохнула:
- Не надо мне шею целовать. Ты - грудь мою целуй.
И она, мокрыми руками перехватив себя крест-накрест, стянула через голову легкий бордовый свитерок...
Игорь считал, что рассталась Арина с мужем из-за него. Да, вероятно, так оно и было: не в характере Арины прятаться, семейно скандалить. Ух и жизнь страстная у них пошла! Игорь чуть не каждый день улучал момент заскочить на Набережную - хоть на часок. Но чаще - на два, три, а порой и на всю ночь. С Ариной он терял чувство времени, отключался от внешнего мира. Впрочем, и Арина, каждый раз поначалу флегматичная, не очень улыбчивая, холодноватая, капризная, - все сильнее ободрялась, вдохновлялась, вдруг вспыхивала, опьянялась и уже сама просила умоляющим шепотом:
- Не надо уходить, останься!..
И ведь не только постель соединяла их. Они могли часами сидеть на кухне, попивая кофе, чай или винцо, и говорить, говорить, говорить - с жаром, пылом, взахлеб. Им ни секундочки не было скучно и тягостно вдвоем, наедине - вот что самое сладостное. Ну, а уж постель... Игорь, лаская Арину и принимая ее ласки, сходил с ума, сгорал, терял сознание. И когда дома, на работе ли на секунду вспоминал объятия Арины, ее хриплый шепот, у него кружилась голова и постанывало под ложечкой.
Шло время. Игорь уже все чаще начинал подумывать о каком-то решительном шаге. Хотя, по своему характеру, он жуть как не любил принимать решения, что-либо менять, особливо если всё и вся сейчас, в данный момент, хорошо и распрекрасно. Но он уже подумывал и о разводе, и о переезде на Набережную, что-то уже лепетал-приборматывал на эту тему в подконьяченном виде...
Как вдруг всё опять рухнуло.
К тому времени Арина, прожив все сберкнижковые запасы, пошла впервые в своей жизни на заработки. Ей предложили должность секретаря-переводчицы при одном загранбизнесмене, открывшем в городе какое-то совместное предприятие. Тот по-русски ботал, но весьма коряво. Арина пошла на это место, увлеклась, с восторгом рассказывала Игорю о деловизме иностранца, его валютных богатствах, шикарности его серебристо-зеленого "мерседеса"...
Арина и так свысока смотрела на окружающую действительность, и так вместо "здесь", "у нас", всегда говорила, повторяя чужие слова, "в этой стране", "эти русские", а теперь и вовсе заделалась демократкой. Игорь же страдал хронической формой ярко выраженного ура-патриотизма, национализма и даже шовинизма. Разумеется, по терминологии и в понимании, например, того же председателя телерадиокомитета, любящего приклеивать такие ярлычки. Сам Игорь себя никаким шовинистом не считал: он не бил инородцев, не угрожал им, даже не выказывал им своей ненависти. Он просто не любил всех этих инородцев, сосущих из России кровь, жирующих на ее земле, считающих себя хозяевами "этой страны". Он уважал и чтил права человека и считал, что каждый человек имеет право любить кого-то или что-то или не любить. При чем здесь шовинизм? У них с Ариной на этой почве начали вызревать дурацкие размолвки, ссоры-диспуты, обиды.
