Оксана Богуш повесила трубку. Жена Лецке тут же перезвонила.
- Да успокойтесь же, не казните себя, мы обе хотели как лучше. В конце концов, произошёл несчастный случай.
Оксана Богуш расплакалась.
- Когда навестите его, передайте, что я раскаиваюсь.
- Хорошо. Но он пока без сознания.
Когда закон не действует, остается взывать к совести. Поэтому на Руси о ней так любят говорить.
В Москве умеют футболить, отправляя по инстанциям. Проситель превращается в теннисный мячик, по которому лупят все, кому не лень. Но Мезряков знал московские порядки и в полицейском отделении сразу пошёл к начальнику. Седеющий полковник сидел за безвкусным казённым столом под накренившимся портретом президента. В стакане с авторучками торчала чёрно-оранжевая лента. Под люстрой вились мухи. Оторвавшись от бумаг, полковник поднял глаза. Мезряков представился, выложив на стол исписанный лист.
- Заявление от потерпевшего? - не читая, спросил полковник. У него оказался отрывистый, лающий голос.
- Он в коме. От меня.
- Вы родственник?
Мезряков уловил насмешку и понял, что полковник в курсе произошедшего.
- Я его сожитель, и вам это хорошо известно. Вы собираетесь возбуждать дело?
Полковник пробежал глазами заявление.
- Чудовищный случай! Я слышал. У вашего сожителя был пистолет. А разрешение на хранение?
Для Мезрякова это была неожиданность. Никакого оружия рядом с Лецке он не обнаружил.
- Это семейная реликвия, - нашёлся он. - Память об отце.
- Под стеклом. Она должна быть под стеклом. В ход её не пускают.
В Мезрякове закипала злость.
- Так вы будете возбуждать дело?
- О незаконном хранении оружия?
- Нет, по факту избиения.
- Тут нужно заявление родственника.
- Но я свидетель.
- Вы видели, кто бил?
Мезряков понял, что полковнику известны детали. Он, как улитка, прятался за формальностями. Мезряков сбавил тон.
- Хорошо, давайте начистоту. Мой друг, вероятно, останется инвалидом. Вы хотите оставить это безнаказанным?
Полковник вздохнул. Казалось, он перестал притворяться. Или это был следующий эшелон обороны?
- Конечно, вина есть. Но это как посмотреть. С их стороны была самооборона. Зачем вашему другу было размахивать стволом?
- Но его оскорбили!
Мезряков чувствовал, что ведёт себя глупо, и от этого разозлился ещё больше. А полковник стал сама любезность.
- Э, мало нас оскорбляют? Даже полицейских. А теперь представьте. Я привлекаю подростков, а они предъявляют пистолет. Терять-то им нечего. И чем это обернётся для вашего друга?
