По вечерам они зачастили к Гнусу. Накурившись травки, продолжали вести одним им понятные разговоры.
- Мы опоздали родиться, - заявил Мезряков, болтая ногами на кровати. - Нам бы цены не было в шестидесятые, когда в фаворе были интеллектуалы. - Он скривился. - То есть слабаки, прячущиеся за интеллектуализм, культуру, искусство. Правда, у них хватало сил ниспровергать, создавая своё. Пикассо, Борхес, Феллини... Вот наше время! Но нас угораздило попасть под каток технократической эпохи, вкусить прелести вульгарного эпикурейства и торжествующей простоты американского образа жизни. Рефлексирующий индивидуализм? С ним навсегда покончено, и тут уж никуда не денешься. - Мезряков расхохотался. - Никудышеньки...
- Цивилизация-деградирует-и-ничего-с-этим-не-поделаешь, - откликнулся скороговоркой лежавший рядом Лецке. - Ничегошеньки-ничегошеньки.
Расхохотались. Оба были под кайфом.
- Зато я люблю Антона Лецке!
- А я Владислава Мезрякова!
Лецке включил веб-камеру.
- Давайте повторим это. Для вечности.
Мезряков набрал воздуха и громко выпалил.
- Я люблю Лецке!
- А я Мезрякова! Август шестьдесят восьмого года.
И снова безумный смех.
Вскочив с кровати, Лецке, совершенно голый, открыл окно, в которое ворвался городской шум.
- А на дворе-то шестидесятые. Мы - дети цветов. - Он высунулся по пояс из окна. - Да здравствует секс и наркотики!
- А вот и нестареющие роллинги, одна из последних композиций, - Мезряков завел "Doom and Gloom", раскачиваясь на кровати, начал трясти в такт седой шевелюрой. - У нас свои шестидесятые. В отдельно взятой квартире. Машина времени? Нет ничего проще. Пара затяжек, и - готово!
Он стал подпевать "Rolling Stones", повторяя по-русски одну и ту же фразу: "Я стараюсь остаться трезвым, но в итоге напиваюсь. Давай, потанцуй со мной! Давай, потанцуй со мной!" К нему подскочил Лецке. Поделив наушники от плеера, каждый вдел по динамику; прижавшись гладко выбритыми щеками, стали танцевать. Это больше походило на фокстрот, они выбивались из ритма, но им было все равно. "Потанцуй со мной, детка!" Со сменой музыки переходили на вальс.
- Позвольте вас пригласить, - чопорно кланялся Мезряков.
- Объявляется белый танец! - обнимал его Лецке.
Ошалев от счастья, они вели себя, как щенки под кружившими в воздухе снежинками.
- Мы два взбесившихся хиппи! - бегал по комнате голый Лецке. - А не попробовать ли нам ЛСД? "Lucy in the Sky with Diamonds"?
- Это у нас впереди. У нас вообще всё впереди. Мы только родились. Хотя я пережил тёмные времена, когда наркотики в Москве было не достать. И как мы жили? - Мезряков снова подавился смехом. Потом вдруг провёл ладонью по лбу. - В те времена я немного дружил с одним бедолагой, которого звали Алик Сю-сю. Своё прозвище он получил за заячью губу и щербатые, с присвистом зубы, так что ему впору было озвучивать негодяев в кино. Продолжить?
