Человек закусил губу.
- А вы, значит, герой?
- Ещё бы, раз и за вас бился!
- Я уж как-нибудь сам... Вернёмся к Дрыну. К вашим "казакам-разбойникам".
- А чего к ним возвращаться? Я и теперь - разбойник, вы - казак. Или нет? Или вы не Дрын? Лучше я про очередь расскажу. Я долго их слушал, думал, они умнее. А оказалось прав Дрын - тупицы...
Человек уставился в угол.
- А жена тоже - Дрын?
- Конечно. Весь мир - Дрын. А ей по природе положено. И дьявол был женщиной...
- Был?
- Ну да. Он умер, не выдержав с нами конкуренции.
Человек вздохнул.
- А Бог?
Человек пожал плечами.
- Не знаю. Похоже, он развел нас, как рыб в садке, чтобы пускать после смерти на свои нужды. Вроде как на органы.
- Что пускать? Душу?
- Да. Только душа со временем вся вышла! Вот и стали мы неинтересны, вот и остались без присмотра. И развелись такие, как Дрын. Они, как домашние животные, без хозяина дичают...
(Краем глаза посмотрев на Лецке, Мезряков взял новый лист.)
Кабинет уже наполнил вечер. Посреди бумаг тускло светила настольная лампа.
- Забавный сон, - устало потянулся врач, отложив историю болезни. - Любопытная персонализация зла. И сколько же раз вы убивали Дрына?
Человек в больничном халате проглотил слюну.
- Не считал, много.
- А в себе?
- В себе?
- Ну да.
- Эта мысль мне не приходила.
- Рано или поздно пришла бы. А за ней и суицид. Так что вы вовремя обратились к нам, Агафон Дрын".
Собрав листы в обратном порядке, Мезряков выровнял их, постучав о стол. Лецке посмотрел с удивлением.
- А при чём здесь бездарно проведенная жизнь? Это же рассказ про психопата.
- А кто, по-вашему, мы с вами?
Усмехнувшись, Лецке пожал плечами. Отложив листы, Мезряков обнял его:
- Эх, Антон, не бойтесь быть сумасшедшим. Нормальная психика - это посредственность, серость. Она остается незамеченной, человечество заражают безумцы. Кто Мухаммед, как не экзальтированный параноик? Разве Иисус не мазохист? А Будда не интровертированный шизофреник? К тому же вдвоём сойти с ума не страшно.
- Не страшно, - эхом откликнулся Лецке.
Мужские гениталии некрасивы, женские - безобразны.
В августе Москва пустеет, становясь сносной для проживания. Несмотря на жару, от которой безумеют собаки, несмотря на полуденного беса, который нагоняет бесцельную маету. Мезряков с Лецке спасались от жары в парке. Там все было как всегда в эту пору. Жгучее солнце вспарывало проплывавшие облака. По щекам у старух струился пот, крупные капли которого скапливались в морщинах. Они обмахивались широкими носовыми платками в клетку и время от времени в них сморкались. Дети хныкали, плетясь за матерями, которые тащили их за руку. А у центрального входа бил фонтан, облепленный голыми телами. Мезряков с Лецке тоже загорали, отгородившись от всех зарослями кусачей крапивы где-нибудь на солнечной поляне, отгоняли ветками злых августовских мух, обливаясь потом, пока их не прогоняли вездесущие муравьи.
