- А, валяй. Только давай в обе стороны: ты - меня, я - тебя.
Он ухмыльнулся, словно и не сомневался в моём согласии.
Так мы стали играть в киллеров. Агафон сказал, что сделает всё по-тихому.
- И глазом не моргнёшь.
- Большой опыт?
Он опять ухмыльнулся.
И зачем я согласился? Оттого, что всё позади? Или правда со скуки? Сроки мы не оговаривали, но, глядя на удалявшуюся спину, я испытал холодок на своей.
Была ранняя весна, на сосульках играло солнце. Я спускался в метро, онемевший от молчания, а вокруг плыли такие же измождённые, одинокие, злые. Он вырос сбоку и пырнул ножом.
- Грубая работа! - схватил я его за руку, отстёгивая под рубашкой широкий металлический пояс. - А обещал по-тихому!
- Слишком много заказов, - буркнул он, растворяясь в толпе.
Так я узнал, что стою в очереди. И почувствовал ревность.
- А вы примитивны, - поддел я его на следующем занятии, - выше ножа ничего не выдумали. Один - ноль?
Он больше не ухмылялся. А уже вечером меня едва не переехала машина. Потом грохнулась с крыши сосулька, и я спасся чудом.
- Опять промах! - подкараулил я его после занятий. - Убить непросто. Даже психологически.
- Тогда почему на свете миллионы убийц?
Он оскалился. И я чуть не влепил ему пощёчину.
- А, может, помощь нужна? Разгрузить очередь?
Он повернулся на каблуках.
- Две попытки за мной! - крикнул я вдогон.
С тех пор моя жизнь переменилась. Теперь я пролистывал книги задом наперёд, а думал о Дрыне. Я уже не замечал дыр в кармане, не ломал голову, где достать кусок хлеба, не видел своего одиночества. Оно отступило, как отражение, когда, насвистывая, отходишь от зеркала. У меня появился кровный друг, тот единственный, кому я был небезразличен. Мы шли теперь в одной связке, то я был его поводырём, то он моим. Поначалу я только защищался, избегая его ловушек. А Дрын становился всё изощрённее - подсыпал яда, стрелял через дверной глазок. За ним уже числились десятки попыток, казалось, он вот-вот добьётся цели..."
- Извините, Владислав, но это какая-то пародия, - обиженно перебил Лецке. - И списана с нас, а вы обещали...
- Имейте терпение, мой дорогой критик.
Мезряков переложил лист, принявшись за следующий.
"Свет едва пробивался сквозь пыльное решётчатое окно, на столе душно желтели флоксы. Перестав писать, следователь поднял глаза:
- А когда у вас появилось желание расправиться с Дрыном?
Человек в наручниках заёрзал на стуле.
- Оно появилось значительно позже, когда в нём всё стало раздражать. Он был для меня живым укором. "Я - не ты, а ты - не я!" - хмыкал он при разговоре, замечая, как я нервно комкаю в кармане платок. Мочась на снег, он успевал расписаться желтоватой струёй. А я? В лесу едва дотерпишь до общественного туалета "Пардон!" - дёрнув дверь, смутишься, обнаружив кабину занятой. "Запираться надо!" - гаркнет Дрын, выгоняя занявшего пинками. Воспитание? Сказки для дураков! Я его почти ненавидел! "А ты, смотрю, добра не нажил, - заглянув как-то в гости, уселся он за стол и начал стричь ногти на газету. - Гроб-то придётся напрокат брать".
