- Это естественно, везде узкая специализация, - вставил Лецке. - К тому же профессия накладывает отпечаток: у нищих смерть должна стать доброй избавительницей, у богачей, отнимая сладкую жизнь, заработать диабет, а смерть чиновников наверняка заразилась симонией.
- Точно, Антон, вы схватываете на лету! Так вот, к Шахерезаде должна была явиться смерть, которую измотала дряхлая старушонка, последние двадцать лет жившая на капельницах. Она скрипела, как рассохшееся дерево, беспрестанно переписывала завещание, кряхтя, причащалась и грозилась умереть без благословения. Она бы до сих пор водила смерть за нос, но той удалось сгрести её за шиворот, посулив тёплое место в аду. И Шахерезадина смерть попросила замены. А тут подвернулась провинциальная смерть, уже выкосившая свою округу и сидевшая без дела. Она никогда не бывала в городе, и её разбирало любопытство, от которого её острый клюв вытянулся до земли, а глаза сделались, как пиявки. Она пришла, когда над Москвой опустилась ночь, а черти надкусили луну, как червивое яблоко.
"Я так обаятельна, - взмолилась Шахерезада, - а разве не красота спасёт мир?"
Она привстала на цыпочки, и её грудь полезла из платья.
"А ты не жалоби, - мрачно выдохнула смерть, - через наше ведомство знаешь сколько прошло? Один, помню, цикуту пил, не морщась, пока не увидел, как от его крови замертво падают комары! А уж неприметной рыбки было пруд пруди".
И Шахерезада поняла, что поблажки не будет.
"Да ты не бойся, - успокаивала смерть, - геенна вроде твоего ресторана: тоже горит огонь и раздаётся скрежет зубовный".
Она смотрела в окно, где текло время, заведённое при Сотворении мира, как будильник.
"Я могу показать тысячу и одну Москву", - выстрелила наугад Шахерезада и попала в яблочко.
"Люди, как комары, - крови с напёрсток, а писку... - Смерть зевнула: - Впрочем, давай, показывай".
И они скользнули во тьму, путаясь в лабиринте кривых переулков.
Отгораживаясь от смерти, которая приближалась к ней полуденной тенью, Шахерезада путешествовала по Москве, рассказывая небылицы, а когда в окнах пели будильники, умолкала. Она выдумывала историю за историей, пророчествовала и без зазрения совести лгала, ибо ложь - всего лишь несбывшееся пророчество. Продлевая свою жизнь, она проживала множество жизней, нарисованных воображением, каждую ночь отправляясь в плавание по рукаву одного из бесчисленных созданных ею времён. И чем дольше она рассказывала, тем серее казалась ей действительность, проступающая днём. Кончилось тем, что её охватило безразличие, и она смолкла, чувствуя себя опустошённой.
