Улитка Гильдермана (окончание)
Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
Когда это случится, я буду самой тихой и безобидной сумасшедшей девушкой в мире. Меня даже не нужно будет обездвиживать или заключать в камеру с мягкими стенами. Если верить старым фильмам, именно так поступали с буйнопомешанными. Но я не стану буянить. Заберусь с ногами на диванчик в уголке, обхвативши колени руками, и буду тихонько ныть: «Я дура… я уродина… я говорящее полено…» А то и вовсе про себя. Такие сумасшедшие тоже встречаются, тихие, я читала.
Беда в том, что разного рода психозы нынче легко и скоро вылечиваются. Я даже не успею насладиться своим недугом.
Может быть, и впрямь завести собаку? Теплая мохнатая тварь будет сидеть напротив, вываливши скользкий язык, и преданно искать мой блуждающий взгляд. Временами пытаясь меня обслюнявить этим гадким языком. И отвратительно воняя псиной.
Почему непременно собаку? Ну, кошка от меня сразу уйдет, зачем ей деревянная соседка… Остается аллигатор. По крайней мере, мы не доставали бы друг дружку претензиями на теплые чувства. А если я забуду покормить своего питомца, то он всегда сможет сожрать меня.
Улитка Гильдермана — всего лишь математическая абстракция. И чего я на ней зациклилась? Пора выкинуть ее из головы. Смириться с тем, что в моем воображении она не поместится, и забыть. Пускай Ансельм развлекается с этой игрушкой забытого гения.
Туннели Мтавинамуарви — это иное.
Это аллегория архимедова винта в четырехмерном пространстве. Такое я могу себе представить и даже нарисовать. Я и рисовала не раз, когда меня о том спрашивали, но тринадцать лет назад никто не воспринял мои детские помарушки всерьез. И я оставила это занятие до поры, позволив всем думать, что они большие и умные, а я просто морочу их большие и умные головы.
Вот уже шесть часов кряду я пытаюсь описать эту фигуру языком сопространственных проблематик. В бешенстве и в муках. Да, да, в бешенстве. Это поразительно, но я дважды укусила себя за левое запястье, разбила какую-то внезапно оказавшуюся хрупкой цветочную вазу (ее содержимое, засохший прутчатый веник, из соображений милосердия именуемый «икебаной», отправилось в утилизатор) и несколько раз испускала воинственный клич, стиснувши кулаки, зажмурившись и обратив лицо к небесам.
У меня есть эмоции. Это запоздалое открытие проходит мимо моего сознания, где с омерзительным ржавым скрипом проворачивается четырехмерный архимедов винт. Гигантский, мрачный, усыпанный каменным крошевом… которое уютно, по-домашнему похрустывает под ботинками легкого скафандра, неумело перекроенного под детские стати. Я помню. Минуло тринадцать лет — разве это срок для воспоминаний?..
