- А еще скажи: ты сочинил дома, что на работе сегодня, а если Анна Андреевна позвонит туда?
- Не позвонит. Я ей запретил звонить на службу. А если даже и позвонит - мало ли куда я уходил: к цензорам, в типографию... Да ну ее! Давай о другом. Расскажи лучше, зачем в Москву от меня сбежала?
- Я не от тебя... Я от себя сбежать пыталась... Знаешь, о чем я упорно думаю? Я - страшная грешница. Если бы у тебя детей не было, тогда еще как-то, чего-то... А так... Я знаю, что судьба меня накажет... Мне цыганка там, в Москве гадала, - ждет меня большая беда. Я и сама чувствую - что-то вот-вот произойдет...
- Вот так, да? Что за мысли? Что это с тобой сегодня? Ты еще о Боге поговори, о загробной жизни. Тоже мне - камсамолка, спартсмэнка, карасавица!.. Ну-ка, давай лучше репетатур да начнем веселиться, ей-Богу!..
Валентин Васильевич выпил, сладко зажмурился, потом достал ножом яблоко и с хрустом отгрыз у него бок. Юля же даже не подняла стопку. Она поджала колени к подбородку, обхватила их руками и, склонив голову набок, пристально смотрела на возлежащего по-султански любимого.
-- Я, знаешь, что решила?.. Я рожу от тебя ребенка.
Валентин Васильевич поперхнулся и подскочил.
- Не сегодня, не сейчас - сегодня не получится, да и с коньяком нельзя... А потом, очень скоро... Понимаешь, у нас будет сын, и он будет походить на тебя...
Фирсов посерьезнел, поскучнел.
- Ну что ты, ей-Богу! Ну давай сейчас не будем о серьезном, давай повеселимся - в конце концов, из конца в конец! Успеем еще об этом. Давай лучше потанцуем...
Он вскочил, для смеха поддернул трусы, схватил Юлю и затормошил ее, как бы танцуя. Юля, и правда, встрепенулась, заулыбалась, игриво прижалась к Валентину Васильевичу.
- То-то же! - задорно крикнул он и ни к селу ни к городу вдруг заголосил: - Мы не рабы-ы-ы!.. Рабы не мы-ы-ы!..
Потом они опять уселись за свой "стол" и, переплетя руки, начали зачем-то снова пить на брудершафт. И поцеловались... И уже не могли оторваться друг от друга.
Они стояли на коленях, тесно прижавшись друг к другу, соединившись поцелуем в одно неделимое целое, и, казалось, никого и ничего в мире больше нет, кроме них двоих, ласкового солнца над ними и добродушно шепчущихся старых мудрых дубов и берез.
Юля, прервав поцелуй и предчувствуя во всем теле приближение горячей волны восторга, опрокинула голову назад, почти не прищурив глаза глянула на солнце и выдохнула:
- Я люблю тебя, милый!
Она опустила взгляд, чтобы увидеть лицо любимого...
