Китаец кивнул.
– Кэн ю гив ми тридцатник?
Китаец выдавил из себя:
– Донт андестэнд.
Не понимает. Видимо, в Китае деньги не стреляют. Ладно, я решил зайти с другого фланга.
– Ай вонт э дринк, андестэнд?
Китаец коротко кивнул.
– Бат ай хэв ноу мани, андестэнд?
Снова кивок. «Ноу мани» – нет денег – понимают все.
– Кэн ю гив ми тридцатник?
– Донт андестэнд…
Я вздохнул. Пациент оказался тяжелым.
– Фёти раблс, андестэнд?
– Йес…
– Тридцатник ит ис фёти раблс, андестэнд?
Китаец кивнул с буддистской невозмутимостью.
– Кэн ю гив ми тридцатник?
– Донт андестэнд…
Вот ведь… Наверное, я ошибся в выборе собеседника. Но сдаваться не хотелось.
– Вот ю ду ин раша? – решил я сменить тему.
Китаец внезапно улыбнулся. Чего-чего, а улыбки от него я совсем не ожидал. Тем более, после такого простого вопроса.
– Ай эм э стьюдент, – китаец продолжал улыбаться, – ай тич рашен литредже…
Китаец, оказывается, изучал русскую литературу.
– Ай тич литредже ту, – улыбнулся и я, подразумевая литраж того спиртного, что я пропустил сквозь себя за свою жизнь.
– О! – сказал китаец.
Вот тебе и «О!» Субъект никак не поддавался обработке. А мне, между тем, становилось все хуже.
– Ду ю ноу Толстой, Достоевский? – спросил я.
– Достоевский? – повторил китаец окончание моего вопроса.
– Йес. Карамазовы бразерс… Бесы… девилс, короче.
– Девилс?
– Йес. Вери гуд бук.
– Ай донт ноу зис бук, – сказал китаец.
– Итс вери гуд бук! Ай эдвайс зис бук ту ю, энд… кэн ю гив ми тридцатник?
– Донт андестэнд…
– Фёти раблс, – я начинал уставать, в глазах поплыло, – тридцатник, – обреченно закончил я.
– Донт андестэнд…
Китаец оказался неприступной крепостью. Теперь я понимаю, почему их стена зовется Великой…
– Достоевский ис зе грэйт рашен райтер, – я начинал терять самообладание, а вместе с ним и сознание. Подошли Доктор с Ботаником.
– Бросай ты его, – сказал Доктор, – вы с ним уже полчаса треплетесь… он ни хрена не понимает.
Вообще-то Доктор был абсолютно прав. Но я все же предпринял последнюю попытку:
– Витя, ай вонт э дринк… ай эм Лёха… рашен мэн… ай лайк рашен литредже ту… бат ай хэв ноу мани… гив ми плиз тридцатник…
– Донт андестэнд, – прозвучало как приговор.
– Пошли, – сказал Доктор, приподнимая меня за руку.
– Хрен с ним… – сдался я. – Не знает он, что такое тридцатник.
– Откуда ж ему знать, – вмешался в разговор Ботаник. – Они ж там у себя один только рис и жрут.
– Да уж…
Я повернулся к китайцу. Он непонимающе смотрел на нас.
– Гуд бай, Витя, – сказал я и протянул ему руку. Китаец сжал ее своей маленькой потной ладошкой. – Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…
