Первого сентября, после нескольких безрезультатных сражений, больше напоминающих стычки, войска Наполеона были окончательно разбиты при Седане, близ Меца. Когда Наполеон попытался начать мирные переговоры лично с Вильгельмом I[210] – в конце концов, кайзер был одним из его почетных гостей на выставке 1867 года, – Бисмарк предотвратил встречу и тянул время до полной капитуляции. Наполеон был взят в плен вместе с 92 000 своих солдат, и его власти пришел конец. 4 сентября была провозглашена Третья республика.
Вероятно, из всех европейских монархов самое сильное облегчение испытала королева Виктория. Годом ранее она писала к Берти, когда тот был в Париже с Александрой, жалуясь на «роскошества, расточительность и легкомыслие» Наполеона и добавляя: «… это напоминает мне аристократию перед Французской революцией». Поистине ясновидящая королева.
Теперь, когда Франция скатилась (или вознеслась, как вам больше нравится) к республиканизму, Виктория вернулась к своей излюбленной теме в письме к старшей дочери Вики, заявив, что Берти «был увлечен этим ужасным Парижем… легкомысленным и безнравственным двором», который отличался «полным отсутствием серьезности и принципов во всем», и эта «гнилость… должна была осыпаться и рухнуть»[211]. Похоже, королева имела в виду то, что во Франции было очень весело, когда они с Альбертом наслаждались гостеприимством Наполеона и Евгении в 1855 году, но все оказалось не таким безобидным, когда она ощутила французское влияние на своего сына, будущего короля.
Берти воспринял поражение Франции как личную беду. Когда Наполеон был взят в плен при Седане и Евгении пришлось бежать от парижской толпы, в чем ей помог ее американский дантист, Берти написал удивительно проницательное письмо своему другу Чарльзу Уинн-Каррингтону.
«Я боюсь, что в Париже начнется страшная резня, если мир не будет заключен, – предсказывал Берти, добавляя, что «революция будет окончательным и неизбежным результатом. Это печальная и совсем ненужная затея. Франция еще долго не оправится от такого шока и унижения».
Сочувствуя своим «бездомным» французским друзьям, Берти, конечно, переживал и за себя. Если бы Франция погрузилась в насильственную революционную бездну, о вечеринках с шампанским пришлось бы забыть. И английский принц уже не смог бы прогуливаться по бульварам, попыхивая сигарой и пожимая руки восхищенным прохожим. В опереттах стали бы высмеиваться богатеи и императорские прихвостни, а не прусские герцогини, как раньше. И
