Эти мысли приходили мне в голову, когда мы шли по перекопанному Амстердаму. Я подумал, какие разные представления об идеальном мире должны быть у приказчика сырного магазина, королевы Нидерландов, у грустного пейсатого еврея, прильнувшего к гранильному станку, да даже, наконец, у этого психа с голой, покрытой гусиной кожей задницей! И если бы какой-то высшей силе вздумалось в один прекрасный миг воплотить все эти идеалы в жизнь, это и стало бы концом мира.
Наконец мы добрались до автомобильной стоянки. Машина была в целости и сохранности, и нам пора уже было ехать в Амерсфорт — как и в Гауде, надо было успеть до семи вечера. Правда, в запасе было еще часа два с половиной, поэтому Альберт предложил заехать в Наарден — небольшой старинный городок, выстроенный вокруг средневековой крепости. Это тихий и замечательно гармоничный город с узкими мощеными улицами и тщательно оберегаемыми старинными домами. Никаких новостроек в центре нет, на центральной площади, как всегда, церковь пятнадцатого века — Альберт говорит, что если церковь выстроена позже, чем в шестнадцатом веке, это уже не город, а деревня.
Ему вдруг пришла в голову мальчишеская идея выпить холодной кока-колы. Мы сидели на террасе крошечного ресторанчика и, жмурясь на яркое весеннее солнце, потягивали ледяную коку. Думать ни о чем не хотелось — оказывается, эта сонная площадь, солнце и холодное питье было именно тем, что нам нужно после суетливого и шумного Амстердама.
Кинув последний взгляд на массивные крепостные стены, мы пошли к машине. Пакет с лимбургским сыром, прикасаясь к ноге, буквально обжигал кожу.
По дороге мы попали в получасовую пробку, но все же добрались до гостиницы вовремя.
Занеся вещи в номер, я бросился к заветному свертку. Развернул фольгу и понял, что не обманулся в своих ожиданиях — запах был такой, как будто развязали мешок с портянками батальона солдат после трехдневного марш-броска в джунглях. Я положил ломтик в рот и закрыл глаза. Ах, какой ты… нежнейший, с мягкой оранжево-золотистой корочкой, тающий во рту, слабосоленый и в то же время острый, с тонкой ореховой горчинкой… Соткан, как кто-то сказал, из младенческих вздохов, не более того…
И ведь, наверное, не я один клюнул на волшебный пушкинский эпитет. Не может быть, что никого на задел образ этого славного живого сырка, добродушно косящегося на не тленный страсбургский пирог — что это ты у нас такой нетленный? Я, например, очень даже тленный, носом потяните, но я же —
