— Я сказала уже вам, что я ничего не хочу слышать об этом… — решительно сказала Ирмгард, слегка краснея. — Я не хочу слушать этого… не должна… у меня дети, муж… И, если вы хотите быть моим другом, то… не тревожьте… мой покой… Хорошо? Да? — мягче проговорила она, протягивая ему руку.
— Что же мне остается? Разумеется, да! — печально проговорил Гренберг. — Но я не могу, не могу не любить вас!… — горячо вырвалось у него. — И мысль, что вы принадлежите другому… нет, нет, не буду… — заметив ее движение протеста и целуя ее руку, сказал он.
Из зарослей с ружьем и убитой косулей за плечами вышел Глеб. Он увидел этот долгий поцелуй, на мгновение точно замер на месте, а потом вошел в сад. Ирмгард, покраснев, торопливо отдернула руку.
— А-а, Глеб… — смущенно проговорила она. — Как ты долго!… И с добычей?…
— Да… — сухо отвечал он. — А дети?
— Спят… — отвечала жена.
— А корову подоила? — спросил он.
— Нет еще. Сейчас иду…
— Почему же? — с неудовольствием сказал князь. — Уже поздно. Для коровы это вредно. Нельзя же все разговоры разговаривать!…
— Я сейчас иду… — вставая, проговорила она. — А потом будем ужинать.
И она торопливо ушла в дом.
Сумерки быстро сгущались. Из-за гор поднялась луна. Маленькие совы начали перекличку в горах своими прозрачными, похожими на флейту голосами: сплю… сплю… сплю… И завели светляки свои сверкающие карусели.
Обоих тяготило неприятное молчание. И не было сил заговорить.
— Ну, как дела с вашим медведем? — проговорил, наконец, Гренберг.
— Никакого медведя нет… — сумрачно отозвался князь.
— Мне просто тяжело быть дома… с тех пор, как… вы вторглись в мою жизнь…
— Хотите, будем говорить до конца, как мужчины? — помолчав, сказал Гренберг.
— Нам не о чем говорить… Вам просто надо уйти… — сурово отвечал Глеб и, вздрогнув, уронил: — Если бы вы знали, как я вас возненавидел!
— Уйти?… — пожал тот плечами. — Это слишком просто… Солнечный свет принадлежит не одному вам…
— Довольно красивых слов!… — с бешенством воскликнул князь. — Дело идет не о солнце, а о семье… о детях…
— Если нам на земле вдвоем тесно, то пусть сама Ирм-гард решит, кому из нас отсюда уйти… — тоже начиная раздражаться, сказал Гренберг.
— Как смеете вы называть ее так? — бешено крикнул Глеб, задыхаясь. — Нет, и какова уверенность!… Он думает, что «выберут» непременно его…
— Я этого не знаю… — сказал швед. — Но я иду на все.
— Да вы не имеете права идти ни на что!… Вы здесь гость — я указываю вам на дверь, вот и все… Я здесь у себя дома, а вы — чужой…
