Гражданская лирика и поэмы | страница 6

На первую страницу

полночь Берлина —

стара…

И герр капельмейстер,

перчаткой белея,

на службу идет

в ресторан.

Там залу на части

рвет джаз-банд,

табачная

веет вуаль,

а шибер глядит,

обнимая жбан,

на пляшущую

этуаль…

Дождик-художник,

плохая погодка,

лужи то там,

то тут…

Унтер-ден-Линден,

пружинной походкой

красные сотни

идут…

Дуют флейтисты

в горла флейт,

к брови

прижата бровь,

и клятвой

на старых флагах алеет

Карла и Розы

кровь!

БАЛЛАДА О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ

Огремлите, гарматы,

закордонный сумрак,

заиграйте зорю

на сребряных сурмах!

Та седые жемчу́ги,

слезы Запада-края,

утри, матерь божья,

галицийская краля.

Да что тебе, матерь,

это гиблое войско?

Подавай тебе, мать, хоруговь

да мерцание войска!

Предпочла же ты, матерь,

и не дрогнувши бровью,

истеканию воском —

истекание кровью.

Окровавился месяц,

потемнело солнце

по-над Марною, Березиною,

по-над Изонцо.

Люди шли под изволок

перемогой похода —

на Перемышль конница,

по Карпаты пехота…

Пела пуля-певунья:

«Я серденько нежу!

Напою песню-жужелицу

солдату-жолнежу[1]».

(Под шинелью ратника,

что по-польски «жолнеж»,

тихий корень-ладанка,

зашитая в полночь.)

Винтовка линейная

у тебя, солдате,

во всех позициях

умей совладать ей.

Котелок голодовки,

шинель холодовки

да глоток монопольки

у корчмарки-жидовки.

Ныла война-доля!

Флаги радужней радуг.

По солдату ходило

пять сестер лихорадок.

Сестрица чахотка

да сестрица чесотка,

милосердный платок

трясовицей соткан…

тебя в селе матка

да невесто-младо

(а в полях палатка,

лазарет-палата).

Лазаретное утро,

госпитальный вечер.

Аспирин да касторка,

сукин сын — фельдшер!

А кто ты есть, жолнеж,

имя свое поведай?

Слово матки исполнишь —

обернешься победой.

Перейти на страницу