— У нас с вами не клеится, и я вам скажу почему. Сначала я думал, что вы враждебны ко мне по религиозным причинам. Без них не обошлось, я знаю, особенно у Натали. Но вас никогда не смущал развод, позволивший вашей матери повторно выйти замуж. И хотя вы уже не дитя и прекрасно знаете, как обстоят дела, вы вроде бы не слишком неодобрительно относитесь к уже давним… чувствам, которые она ко мне питает.
Запинка на слове «чувства», пристойная, но слабоватая, вынудила его сглотнуть слюну. Он продолжает с большей уверенностью:
— Чтобы понять вас, мне надо было увидеть, как вы живете. Вы стайка женщин, пчелиная семья, живущая ради своей матки и сплотившаяся вокруг нее. А я — ужасный трутень. Вы не решились бы так сказать, может быть, даже так подумать, но сознательно или нет вы не прощаете мне того, что я разрушил вашу монополию. Можно подумать, будто я отнимаю у вас то, что дают мне! Однако я ничего у вас не отбираю. Мы греемся у одного очага. Вы так не думаете, Изабель?
Он почти обо всем догадался, но сравнения его неудачны. Дай-то Бог, чтобы его встреча с мамой была такой же короткой, как брачный полет пчел, от которого трутень умирает! Что до очага, то этот образ хорош для тех, кто отогревается у чужой страсти, но никогда не прыгнет в огонь, чтобы его поддержать. Ноги в тепле, сердце в прохладе, — а сам он, Морис, ни горячий, ни холодный? Проще всего спросить у него:
— Почему вы женились на маме?
— Вы сами знаете.
Я теперь действительно знаю. Он на ней не женился. Его женили. Он поступил как честный человек, узаконил привычку. Пылкий муж ответил бы: «Почему? Да потому что мы хотели жить одной жизнью, потому что мы любили друг друга». Он бы еще добавил: «К тому же мы думали, что у нас будет ребенок», но не удовольствовался бы таким объяснением. Морис, должно быть, сам это чувствует, потому что запоздало добавляет:
— Знаете, я очень люблю вашу мать, и если я не женился на ней раньше, то лишь потому, что она колебалась из-за вас.
Если он хочет сделать мне приятное, то ошибается. Но я успокоена: «очень» вовсе не усиливает глагол «любить», а, наоборот, принижает. Если бы мама могла сказать то же самое, все было бы замечательно. Но с этой стороны, боюсь, дело обстоит иначе. «В любви, — говорила бабушка, считавшая себя многоопытной в таких делах, — один всегда пленник другого, а другой — своих чувств. Самый свободный из них — не тот, кто таковым кажется, но именно ему выпала лучшая доля».
