При этих словах художник заметно повеселел.
— Пожалуйста, пожалуйста, — быстро ответил он. — Свободная комната у меня есть, кровать тоже найдём.
Этим Бабий в свою очередь совершил ошибку.
«Что он так обрадовался, когда я попросился ночевать? — подумал Дасько. — Видел, — мелькнула у него тревожная мысль. — Хочет задержать у себя до завтра».
Заметив смущение Дасько, Бабий понял свою оплошность.
— Только матраца у меня нет, боюсь, неудобно тебе будет. Если имеешь на примете ночлег комфортабельнее, выбирай. — Ярослав говорил спокойно, безразличным тоном.
«Не видел», — подумал Дасько.
— Да я человек неприхотливый, — сказал шпион. — Солдатом хоть и не был, а по-солдатски — где угодно могу спать.
— Если так — милости просим, — ответил Бабий, и снова в его голосе послышалось что-то, вызвавшее тревогу у Дасько.
«Видел. Дай-ка я проверю».
— Знаешь что, — Дасько встал со стула, — тут неподалёку есть одни знакомые, я у них оставил свои вещи. Схожу за ними и через четверть часа вернусь.
— Я провожу тебя, — тоже вставая, предложил Бабий.
— Зачем же тебя затруднять, я сам.
«Видел, видел, — стучало в висках Дасько. — Не хочет меня отпустить».
— Ничего, ничего. Какое тут затруднение! У меня есть бутылочка — ликёр ещё от Бачевского[2], выпьем, закусим и пойдём. — Не дав Роману сказать ни слова, художник быстро вышел в соседнюю комнату.
«Что он задумал?» — пробормотал про себя Дасько.
Ступая на носках, осторожно, неслышно, шпион подошёл к двери, за которой скрылся Бабий. Прислушавшись, Дасько уловил лёгкий шелест бумаги. Нагнувшись, он поглядел в замочную скважину.
Бабий стоял возле телефона, быстро перелистывая небольшую книжку — очевидно, искал в справочнике нужный номер.
Дасько понял, что игра проиграна. Надо снять маску.
Понял это и художник, когда его ночной гость рывком распахнул дверь и вошёл в комнату.
— Славцю[3], — первым заговорил Дасько. — Что ты хочешь делать?
Бабий посмотрел в глаза Дасько и, не колеблясь, ответил:
— Сообщить органам государственной безопасности, что у меня сидит подозрительный тип.
— Как ты можешь! Ведь мы оба с тобой украинцы, земляки. Зачем ты хочешь выдать меня!
Голос Дасько звучал мягко, нежно, грустно. Левую руку Дасько положил на телефон, правой нащупывал в кармане рукоятку пистолета.
— Украинцы, земляки! — насмешливо повторил Бабий. — Когда я был под Сталинградом, мы — украинцы, сидели в одном окопе с русскими, грузинами, казахами. Разговаривали между собой на том языке, на котором говорил Лёнин, говорит Сталин, вместе сражались за советскую власть. А на каком наречии объяснялся ты тогда? На гитлеровском, скорее всего! Ты не украинец, ты не смеешь называть себя так!
