Половина церкви была занята скамьями с высокими спинками. На них сидели люди. Я, как иностранец и православный, остался стоять позади последней скамьи и стал наблюдать за церемонией. Играл орган. Что-то произносил священник. Иногда все присутствующие принимались громко петь. Сбоку от меня в освещенной нише за стеклом на охапке сена лежала кукла в виде полуголого младенца — новорожденного Христа. Все так необычно для меня.
Обедня подходила к концу. Священник поднялся на кафедру (небольшой балкончик у широкой колонны) и стал говорить проповедь. В его речи мелькали отдельные знакомые мне слова, которые я силился связывать в одно целое и понять смысл сказанного.
Я так напрягал свое внимание, что вдруг почувствовал, как у меня закружилась голова, я сразу как-то ослаб и, чтобы не упасть, ухватился руками за высокую спинку скамьи, и в ту же минуту потерял сознание.
Очнулся я на церковном полу. Кругом меня стояли незнакомые люди с удивленными лицами. Мне помогли подняться на ноги и выйти из церкви. Отдохнув несколько минут на скамье, я пошел домой, где рассказал обо всем Францу.
— Вот глюпи шорт, — поругал он меня, — зачем ты так сильно попа слюшал?
— Франц, а как «поп» по-немецки? — спросил я.
— Pfarrer, — ответил он сердито.
Вскоре после этого случая мы прекрасным весенним днем отправились в Карлсбад, до которого от Теплы был всего один час езды на поезде среди живописнейших, покрытых лесом гор.
Мне радостно и грустно писать эту главу. Радостно потому, что мне довелось побывать и пожить в этом замечательном, тогда австрийском, курортном городке в Богемских горах и теперь есть что о нем вспомнить. А грустно оттого, что мне пришлось в нем так мало побыть.
Выйдя из поезда, мы с Францем, которому здесь было все знакомо, прошли на привокзальную площадь и сели там в маленький, человек на восемь, совсем пустой автобус. «Эта третья в жизни моя поездка на моторе», — отметил я про себя. Через короткое время мы доехали до небольшой красивой площади с какой-то скульптурной группой посредине. Пройдя немного пешком в гору, мы вошли на просторную открытую веранду отеля «Ганновер», в котором нам обоим предстояло работать. Нас встретили владельцы отеля — господин Лешнер, чернявый, круглолицый, среднего роста, представительный человек в черном сюртуке — воплощение радушия и любезности, и его компаньонка госпожа Петер — приятного вида стройная женщина лет сорока.
После короткой беседы за чашкой кофе, во время которой Франц дал мне хорошую характеристику, хозяйка занялась моим устройством с жильем. Мы поднялись на чердак и там, непосредственно под крышей, в небольшом закуте с мансардным окном, я увидел две простые железные койки с постелями и перинами вместо одеял. Одну из них хозяйка указала мне, сказав, что на другой будет спать мой товарищ, мальчик Франц. Вечером, ложась спать, я его увидел. Это был бледный, болезненного вида белобрысый подросток. Он очень обрадовался моему появлению. У нас с самого начала установилась дружба. Его разговорчивость помогала мне осваивать немецкий язык, а ему нравилось жить на одном чердаке с иностранцем-руссом.
