— Раньше я думала, он пьет потому, что мы не можем пожениться. Однако теперь, когда мы женаты, он стал пить еще больше.
Жан-Клод Каде и я, как и многие журналисты, начинали карьеру в одном еженедельнике, но сотрудничество в нем вряд ли могло быть предметом гордости. Впоследствии многие поспешили забыть эту деталь своей биографии. Трудно себе это представить, но, оказывается, через этот журнал прошли чуть ли не все. Я мог бы упомянуть множество имен. Большинству из тех, что ныне стали известными писателями, кинематографистами, телепродюсерами, актерами, политическими деятелями, приходилось сидеть за большим редакторским столом в вышеупомянутом еженедельнике; среди тех, кто прошел эту школу, я знал даже двух министров: один — бывший министр правительства Виши, который нашел себе тут прибежище, второй стал министром при Пятой республике.
Одни задерживались тут не более недели, другие работали по нескольку лет.
Жан-Клод Каде впоследствии стал очень хорошим, чтобы не сказать крупным писателем. Я же так и остался заштатным репортером.
Каждую неделю двоих-троих сотрудников выставляли за дверь и на их место брали новых. Любая статейка, даже крошечная заметка в несколько строк, попадала на редакционный стол. Мы передавали ее из рук в руки и по очереди переписывали и шлифовали до тех пор, пока не достигалось то идиотское совершенство, когда уже ни одно слово не могло задеть тупого и придирчивого главного редактора. После того как журнал, выходил в свет, единственный из двадцати редакторов, который не прикасался к этой статье, как правило, получал разнос: «Никогда не читал большей мерзости, чем отредактированная тобой статья на пятой странице…»
Этот редакционный конвейер находился в большой комнате, напоминавшей зверинец, где все перебесились. В любой час ночи сюда мог ввалиться репортер из Сен-Жермен-де-Пре в разодранной одежде, но с великолепным рассказом о какой-нибудь потасовке. Главный редактор, обладавший немыслимой фантазией, расшвыривал репортеров и фотографов во все концы города, и они мчались в ночной темноте, спеша выполнить задание, может быть, и не совсем идиотское, но абсолютно нереальное. На террасе соседнего бара нас обычно поджидала высокая девица, которая за пятьдесят франков демонстрировала свою грудь. Мы вполне довольствовались этим развлечением — доказательство того, насколько мы были тогда молоды и невинны. А еще я припоминаю одного затюканного редактора, который неделями таскал на себе рюкзак с четырьмя или пятью толковыми словарями «Ларусс» — разных лет издания — ему поручили выискивать всевозможные казусы, сравнивая статьи в выпусках разных лет. Я также отчетливо помню того парня, который был настоящим паразитом — правда, самым симпатичным из всех, каких я когда-либо встречал, — он умудрялся жить в редакции, не ударив палец о палец. Помню, как он появился в нашей редакционной комнате — у него было круглое, чуть удивленное лицо смеющегося Пьеро. Почему-то он вообразил, что редакция — это хорошая кормушка: всего несколько присутственных часов в неделю и приличные деньги. Когда же он увидел, что тут надо работать засучив рукава, выражение его круглого лица стало еще более удивленным, пожалуй, даже возмущенным. После первой же ночи он исчез и больше не появился.
