Когда уборщик уходит, хватаю пару резиновых перчаток. Мне не терпится начать. Держу Йена в поле зрения, готовая постоять за себя, если он решит поднять на меня руку, но его темные волосы закрывают лицо. Обрызгиваю шкафчик, однако не могу дотянуться до верха. Внезапно Йен появляется прямо у меня за спиной. Мои руки заняты, потому что я держусь за полку, а значит, не смогу защититься.
– Давай вытру.
Черт. Я подскакиваю так, что ударяюсь локтем. Он бормочет извинения, только я его не слышу из-за накатившей на меня паники. Йен отходит назад к своим шкафчикам. Я долго раздумываю, не залезть ли в один из них (без разницы, чистый он или нет) и не спрятаться ли там до конца нашего дежурства. Шесть дней. Каким образом, черт возьми, мне вытерпеть шесть подобных дней? Я делаю несколько глубоких вдохов, после чего остервенело драю следующий шкафчик.
Йен оставил меня в покое, за что я ему благодарна. Мы работаем в тандеме, молча, постепенно движемся вдоль коридора. Только когда Йен куда-то исчезает, замечаю, что прошло несколько часов. Подхватываю свой рюкзак, выхожу на улицу, пробираюсь к игровому полю, где тренируется наша знаменитая команда по лакроссу. Укрываясь за линией деревьев, быстро передвигаюсь, пока не выхожу туда, откуда видны ворота.
Зак там.
Сглатываю с трудом, достаю камеру из сумки. Включаю ее, ловлю цель, приближаю с помощью зума, затем начинаю фотографировать. Угол неудачный. Свет тоже, но лучшего варианта у меня нет. Я должна запечатлеть этот кадр.
Должна.
Тренер дует в свисток, и вся деятельность прекращается. Игроки направляются к краю поля. Мое сердце замирает. Я в ловушке. Они меня увидят. Зак меня увидит. Сую камеру обратно в сумку, прячусь за деревом. Страх наступает мне на пятки. Сжимаюсь в комок, надеясь, что никто меня не заметит, что никто не спросит, почему я здесь. Сижу на корточках пять минут, десять. Опять раздается свисток тренера. Выглядываю из-за ствола. Игроки снова распределяются по позициям. Жду еще минуту, затем пускаюсь в бег, смешиваясь с толпой родственников и фанатов, ошивающихся возле трибун. Наконец-то добираюсь до здания школы.
Едва войдя внутрь, припадаю к стене, прикладываю ладонь к груди. Сердце бешено бьется о ребра, горло сжимается, подобно апертуре моей камеры. Поспешно поднимаюсь по лестнице, ныряю в один из женских туалетов, прячусь в кабинке. Господи! Я не смогу сделать это еще раз. Не думаю, что переживу. Беру себя в руки, умываюсь, после чего возвращаюсь на свое рабочее место.
