“Хватит! Замолчи! Не надо! Уходи, исчадье ада,
В мрак, где не дарит отрадой ни единая звезда!
Уходи своей дорогой, не терзай пустой тревогой:
Слишком мало, слишком много ты надежд принес сюда.
Вырви клюв из раны сердца и исчезни навсегда!”
Каркнул Ворон: “Никогда!”
Никогда не улетит он, все сидит он, все сидит он,
Словно сумраком повитый, там, где дремлет темнота…
Только бледный свет струится, тень тревожно шевелится,
Дремлет птица, свет струится, как прозрачная вода…
И душе моей измятой, брошенной на половицы,
Не подняться, не подняться,
Мрачной полночью бессонной, беспредельно утомленный,
В книги древние вникал я и, стремясь постичь их суть,
Над старинным странным томом задремал, и вдруг сквозь дрему
Стук нежданный в двери дома мне почудился чуть-чуть.
“Это кто-то, — прошептал я, — хочет в гости заглянуть,
Просто в гости кто-нибудь!”
Так отчетливо я помню — был декабрь, глухой и темный,
И камин не смел в лицо мне алым отсветом сверкнуть,
Я с тревогой ждал рассвета: в книгах не было ответа,
Как на свете жить без света той, кого уж не вернуть,
Без Линор, чье имя мог бы только ангел мне шепнуть
В небесах когда-нибудь.
Шелковое колыханье, шторы пурпурной шуршанье
Страх внушало, сердце сжало, и, чтоб страх с души стряхнуть,
Стук в груди едва умеря, повторял я, сам не веря:
Кто-то там стучится в двери, хочет в гости заглянуть,
Поздно так стучится в двери, видно, хочет заглянуть
Просто в гости кто-нибудь.
Молча вслушавшись в молчанье, я сказал без колебанья:
“Леди или сэр, простите, но случилось мне вздремнуть,
Не расслышал я вначале, так вы тихо постучали,
Так вы робко постучали…” И решился я взглянуть,
Распахнул пошире двери, чтобы выйти и взглянуть, —
Тьма, — и хоть бы кто-нибудь!
Я стоял, во мрак вперяясь, грезам странным предаваясь,
Так мечтать наш смертный разум никогда не мог дерзнуть,
А немая ночь молчала, тишина не отвечала,
Только слово прозвучало — кто мне мог его шепнуть?
Я сказал “Линор” — и эхо мне ответ могло шепнуть…
Эхо — или кто-нибудь?
Я в смятенье оглянулся, дверь закрыл и в дом вернулся,
Стук неясный повторился, но теперь ясней чуть-чуть.
И сказал себе тогда я: “А, теперь я понимаю:
Это ветер, налетая, хочет ставни распахнуть,
Ну конечно, это ветер хочет ставни распахнуть…
Ветер — или кто-нибудь?”
Но едва окно открыл я, — вдруг, расправив гордо крылья,
Перья черные взъероша и выпячивая грудь,
Шагом вышел из-за штор он, с видом лорда древний ворон,
