— Нат, в тысяча девятьсот тридцать пятом году умер в Венесуэле президент Гомес. Три дня об этом не объявляли. Ну, эти его, знать, подручные, лизоблюды. Объявишь, вдруг да он притворился, тогда — секир башка. Армией он вертел, газетами, полицией, шпиков расплодил… И все равно не укладывается в сознании такая трусливость. Тем более не укладывается… Солнце-то здесь при чем?
— Так нельзя, Андрюшечкин. Исследовать нужно. Бери эти годы, когда он правил, и за это время изучай деятельность солнца вообще и каким оно было в Венесуэле. Чижевский и возникновение гениев объясняет деятельностью солнца.
— Насчет исследования ты верно. У меня соображение: зависимость от солнца жуткая, но тут же есть и независимость. Мы живем и по своим законам. Солнце ведь не покорствует притеснителям, не… Тебе, конечно, ясно мое соображение?
— Ясно. Тебя испугало, что мы вроде самостоятельны, а на самом деле солнце нами заправляет, как твой Гомес.
— Примитивно. И зря усмешка.
— Нисколечко не примитивно. Я говорила о химическом составе крови, как он психологию меняет. Излучения солнца мощней. Он взял и изучил деятельность солнца за сотни лет.
— Кто?
— Опять кто?! Чижевский. Изучил, когда были самые большие войны и эпидемии. Для того и для того составил график. Один график положил на другой. И они совпали.
Андрюша раскрыл перочинный нож, начал бить узким никелированным лезвием в кору вяза. И чем глубже втыкал лезвие, тем яростней делался.
— Дай сюда ножичек, — строго сказала Натка.
— Обойдешься.
— Ты, наверно, бессовестный? Дай-ка сюда.
Он выдернул нож из вяза. Щелкнуло лезвие, упав в узкую ржавую щель.
Засвистел Ильгиз. Скучно ему стало.
Кусты черемухи пахли терпко и горячо. Натка вскидывала ветки, и ее осыпало солнечным крапом.
Ольховая ветка смела фуражку с Андрюшиной головы; отклоняясь обратно, щелкнула по затылку. Еще не сообразив, что произошло, он присел и увидел глаза Натки, округленные озорством и любопытством. Он побежал по тропе на четвереньках. Натка растерялась, словно не Андрюша юркнул под ольхами, а чужой опасный мальчишка. Отступая, задела пяткой о корень.
Он намеревался поймать ее за ногу, да так, чтобы шлепнулась. Но вот неожиданность: Натка сама упала и сидит, опершись за спиной на ладони; голова запрокинута, на лице досада, растерянность, стыд.
Подхватил под руки, поставил на тропинку, нежно удивился:
— Легкая-распрелегкая!
— Сильный-распресильный!
Ну и ну! Упала, поднял, вместо благодарности насмешничает. Заносчиво собрала морщинки возле переносицы, подошла к Ильгизу, который глядит в котелок, стоящий на красных камнях. Ильгиз начал подталкивать в костер ломаные прутья. Принялась ломать прутья, словно нужна была ее помощь.
