К. Сие уже не идет к вопросу.
Х. Так же, без сумнения, различаете между большим и малым?
К. Конечно.
Х. Но нежели в большей отдаленности узрите вы нечто, различаете ли все так совершенно, как в близости?
К. Нет, ибо я не могу того различать, что неясно взору моему представляется.
Х. Но если вы узрите вдали нечто с подъятою главою, прямо идущее и некоей известной величины, то что вы заключите?
К. Я заключу, что то идет человек.
Х. Почему?
К. По соображению вещей.
Х. А если вы услышите великий звук, отрывно чиняющийся, то что вы заключите?
К. Сие есть по свойству звука, и я заключу, что то есть или гром, или пушечная стрельба.
Х. А когда услышите приятное согласие и разные гласы, изъявляющие разные ноты?
К. Заключу, что то есть музыка.
Х. Но если услышите также приятное согласие и изглагольствие словес в оном, что вы заключите?
К. То, что тут поют хорошие певчие.
Х. То есть люди?
К. Конечно.
Х. Так можно сказать и о всех чувствах, а по всему сему не ясно ли есть, что не токмо мы получаем вещественное чувствование, но тогда же соображаем, воспоминаем и судим о вещах? Ибо зрения жены и мужа, лошади и коровы, дому и крестьянского шалаша, звуку пронзительного грома или пушечных выстрелов, музыки и пения гласами человеческими не могли бы мы понять, если бы мы не памятовали, как все оное различно нам является, а потому бы тотчас и учинить своего суждения, что сие есть то или другое. Также издали видимый человек, которого едва мы фигуру узреть можем, представлялся бы нам вещью непонятною, если бы воспоминание не пришло направить наш рассудок, что по фигуре и по величине, в какой в отдаленности он быть является, то должен быть человек. Подобным образом, услыша звук грома, мы воспоминаем, какое ударение в ушеса наши бывает, когда оный случается, и без ошибки, напоминая сие, скажем: гром гремит и туча есть. Когда слышим пушечную пальбу, то также помогаем мы тем же воспоминанием, – стреляют из пушек; а сии единые слова и вмещают в себе многие силлогизмы.
К. Подлинно, государь мой, я удивляюсь, что как толико раз я, слышав звук пушечный, глас музыки и гласы пений, не ощущал всех сих следствий; однако должно, чтобы они в душе моей были, ибо без того бы я и заключения сделать не мог, но все прежние в затмении остаются, и токмо единое первое воображение и последнее воображение, то есть слышу звук и какой, ясно являются; но если бы когда кто хотел меня о междометных вопрошать, то бы я почувствовал, что они мне известны и что последнее заключение я правильно учинил.
