Заделать наследника Дольгар так и не смог, и поэтому злился. А я опасалась, что он решит подыскать себе новую жену – все-таки, живой леди быть лучше, чем просто трупом. А может, он меня все же отпустит, и я вернусь домой?
Так я ему и сказала.
— А куда это – домой? – немедленно заинтересовался господин, глядя на меня поверх кружки с глинтвейном. Я пожала плечами.
— А я поищу. Знаешь… побродяжничаю немного. Откуда-то же я взялась.
— Зимой?
— Ну… ты ведь одолжишь мне двух лошадей и палатку? – не то в шутку, не то всерьез уточнила я, а Дольгар, соответственно, засмеялся.
— Пошутить ты умеешь! – сказал он. – Может, составишь компанию нашему Патрику?
— Ага, – поднял голову от грифа лютни шут. – Будем ансамблем выступать.
— А ты точно никакие травы не пьешь? – подозрительно спросил Дольгар. Я поперхнулась квасом.
— Что?.. Противозачаточные, что ли? Думаешь, я хочу, чтобы ты меня убил, как Вилёнку, за бесполезностью?
Вот тут вышел просчет – Дольгар вспылил.
— Я ее не убивал! – рявкнул он.
— Ты сам сказал! Ну, или намекнул, как мне тогда показалось, – пустила я в ход последний козырь, и господин осекся. Во всяком случае, он сел обратно на скамью и, вместо того, чтобы продолжить на меня орать, мрачно бросил:
— Глупая баба.
Он врал. Конечно же, он врал. У людей, которых поймали на лжи, особенный взгляд. Глаза не бегают, не блестят, и не прячутся. Они попросту стекленеют. Застывают, только не как лед, а как ломкое прозрачное стекло. Вот, и у Дольгара сделался стеклянный взгляд.
— А по-моему, ты слишком много пьешь, – предположила я. – Надо бы алкоголя поменьше.
— Будешь меня поучать – я тебя научу молчать, – дежурно пригрозил господин, который за месяцы супружеской жизни успел привыкнуть к моей наглости.
— Тебе будет скучно без моих поучений, – привычно перевела я его со злости на веселье и загрустила окончательно. Дольгар принялся дразнить куском хлеба голодную собаку.
— Это колдовство, – вдруг выдал он. – У тебя же были дети.
Я, с трудом подавив улыбку после таких предположений, удивилась.
— А ты откуда знаешь?
— У тебя тело женщины. Что я, не отличу? Ты как минимум, трех грудью кормила. Чего ж еще одного не рожаешь?
— А ты старайся лучше.
— Убью!
— Или заколдуешь.
— Напрасно вы смеетесь, княжна, – тихо ввернул Патрик. Я удивленно обернулась к нему.
— Ты что, тоже в колдовство веришь?
Шут сменил тональность.
— Скажем так: я не скептик.
И ты, Брут, подумала я. С ума с ними сойдешь. То упыри, то колдуны. Того и гляди, на костре кого-нибудь сожгут. И бирюльки эти обрядовые – мечта Плюшкина. Один только венчальный браслет чего стоил. Проклятая железяка морозила запястье, по ночам впивалась куда придется, мешала шнуровать рукава и надевать перчатки, сползала на кисть, сбивая всю балансировку при метании ножа, вымазывалась в липком тесте при готовке, оставляла темные полосы на вышивании. И это еще далеко не все тридцать три проблемы – слуги нервировали особенно. Туда не ходи, так косу не плети, с той ноги не ступай, нос так не вытирай, шаг в сторону расстрел. Чтобы забеременеть я обязана таскать на себе колючую солому, заматывать портянки строго определенным образом, изображать обкурившуюся вереска фею, вытанцовывая на снегу под луной, сыпать пшено, пихать в кровать и промежность разные посторонние предметы, и прочая, прочая, прочая. А на деле – взять бы у Дольгара анализ семенной жидкости и посидеть денек над микроскопом, а не мучиться всей этой ерундистикой.
