— Куда мы пойдем? Ну, скажи!
— Ваша воля, ваше дело, — говорил Утурбай, не зная, что посоветовать. — Я свое сказал: не держу, свободны. Дальше думайте сами.
— За это спасибо! Вот и не гони, дай нам одуматься!
Думали долго, крепко и в одиночку и скопом и в конце концов решили, что самое лучшее для них — оставаться при сотне Утурбая, как оно сложилось само собой, помогать у котлов, ухаживать за лошадьми, чинить повстанцам обувь, одежду, сбрую. Все восьмеро были не господа, не белоручки, а кто — пахарь, кто — кузнец, кто — портной, кто — сапожник, кто — мастер на все руки.
Решили держаться вместе, все за одного, один за всех, особой командой без определенного назначения. Солдата Романа Гусева, самого спокойного и рассудительного из команды, выбрали своим старшим. Выбрали не распоряжаться, нет — они все были одинаково вольны и равны, воинские погоны и кокарды сорвали и бросили еще в Боамском ущелье, — а для того, чтобы общаться через него с командиром сотни, с повстанцами.
Для Утурбая было самое лучшее, если бы они ушли от повстанцев. Тогда кончатся упреки, что он укрывает врагов казахского народа, держит их в военном лагере, где они могут предательски ударить в спину, вызнать и выдать военные тайны повстанцев. Он устал от этих попреков и боялся, что за ними могут последовать скверные, кровавые дела.
Утурбай позвал солдат в юрту, где был штаб его сотни, и снова заговорил, что они свободны, могут уйти.
— Спасибо, спасибо! — загуторили солдаты. — Только нам это ни к чему, не по пути нам это. Покуда мы здесь хотим.
— Зачем надо здесь? — спросил один из помощников Утурбая.
Тогда Роман вышагнул из своей команды вперед:
— Разрешите, я отрапортую за всех! Можно, ребята? — оглянулся он на свою команду.
— Можно, правильно, — гуднули ребята.
Гусев сдернул для уважения к собравшимся солдатскую фуражку.
— Я выложу все начистоту, потому как мы с вами — братья. — Он покивал и повстанцам и солдатам. — А скажете: неверно, не братья?
— Мы слушаем, — отозвался Утурбай.
— Вспомните, шел обоз, — продолжал Гусев.
Но Утурбай перебил его:
— Ты, Роман, садись! Все садитесь! Вот кумыс… — И когда все расселись, пустил по кругу полуведерный ковш с кумысом. — Теперь, Роман, говори!
— Ну, шел обоз. В другом разе была бы стрельба. Нам, обозной охране, наверняка пришлось бы погибать. Где выстоять восьмерым против двух сотен. И вам, — Гусев уперся глазами в повстанцев, — кой-кому сделали бы секим башка. — Он рубанул себя ладонью по шее. — Верно говорю?
