Войдя в кабинет Боба, Лешин обомлел: одна из стен, словно иконостас, была увешана почетными грамотами, дипломами, наградными листами в аккуратных рамочках; рядом были и сами награды: бесчисленные юбилейные медали вокруг ордена Красной Звезды. Бабичев перехватил удивленный взгляд Лешего и отнес изумление друга на счет красавца ордена.
— Это за поимку особо опасного преступника, — пояснил Боб. — По горячим следам, так сказать.
— Поздравляю, — машинально произнес Леший, успев подумать при этом: «Надо же! Перед самым отъездом свои цацки перебирал, а про грамоты так и не вспомнил — остались они в тех далеких горах, в той далекой станице, где стоит обшарпанный войной дом, а в доме — тумбочка, а в той тумбочке — мои грамоты. Туда им и дорога — пусть достанутся местной ребятне на память».
Другая стена кабинета была хранительницей более предметных наград, вернее, подарков: от хрустальных ваз до 20-литровой бутылки коньяка в виде «Царь-пушки». И везде виньеточные надписи: «С Днем рождения» или «…милиции».
— Да брось ты, Володя, эту сусальную красоту разглядывать! — хлопнул друга по плечу Бабичев. — Я тебе другое покажу.
Хозяин снял с книжной полки увесистую книгу в твердом переплете и протянул Лешему.
— «Николай Бабичев. „Когда тайное становится явным“, — прочитал вслух Владимир. — Ну ты, Боб, даешь! — искренне удивился Леший.
На пороге появилась Татьяна.
— Здравствуй, гость дорогой, рада тебя видеть, Володя!
— Привет, Таня, ты все хорошеешь, — стандартно приветствовал женщину Владимир.
— Как видишь. Проходите, у меня все готово. Я накрыла в летней беседке, ничего, Коля?
— Конечно, посидим в саду, на свежем воздухе.
Прошли в застекленное сооружение. Оно было красиво и уютно. Особенно это почувствовалось, когда по стеклу застучали капли начавшегося дождя.
Сели за стол. Боб предложил короткий тост:
— Ну что, Володя, за встречу?
— За встречу.
Выпили. Принялись за закуску, которой на столе было с избытком. Неожиданно Татьяна спросила:
— А где твоя семья, Володь?
Володя закурил и, выпуская дым, выдохнул:
— Нет у меня семьи. Один. Ты мне лучше, Боб, про кордон расскажи, остался там кто?
— Да нет твоего кордона как такового, заросли там и развалины, хотя один житель там все же обитает.
— Кто?
— Дед Матвей, или Крапива, как его раньше звали. Помнишь такого?
— Еще бы. Крапивой мы, пацаны, его и окрестили, когда хлестал нас ею за то, что яблоки у него таскали.
— Вот он один там и живет.
— А почему там? Ведь у него же, по-моему, двое сыновей?
