– А знаете, – вытаращил он на Олега огромные глаза, которые опять же в фильме были совсем ни к чему, – ведь, кажется, в мировом кино ни у кого еще не было такого амплуа… Ну, мелькают там в дюдиках всякие трупные морды-маски… Но ведь это совсем другое: сыграть покойного, который продолжает жить страстями человеческими! Вы гений, Олег Николаевич! Такое придумать…
Толю пригласили в «Мосфильм» на кинопробы. Его положили на стол, и он притворился мертвым.
В это время в павильон вошел Крючков, который снимался по соседству, и, прижимая палец к губам, тихо отошел в сторону. Увидев на двери название фильма, он решил, видно, поддержать своего протеже.
– Умирая, – объяснял между тем режиссер Толе-Никколо, – ваш герой вспомнил свою «Пляску ведьм»… Вы слышали «Пляску ведьм» Паганини?
Коля вообще ничего не слышал из Паганини, но признаться в этом не мог сейчас даже под дулом пистолета.
– Естественно, – прохрипел он, почти не разжимая губ – уже входил в образ.
– Вот эта мелодия, – продолжал режиссер, – и запечатлелась на лице вашего героя в последнюю секунду его жизни. Поняли? Поехали.
Судя по названию, решил Толя, это должна быть некая какофония – хаос сумбурных, резких, скрипящих звуков. Он сосредоточился, вообразил себе танцующих ведьм на Лысой горе, набрал полную грудь воздуха, притих и скорчил такую страшную рожу, что режиссер отпрянул. А Толя, подумав немного, вдруг еще ощерился и страшно задвигал бровями.
– Стоп, стой! – в отчаянии закричал режиссер. – Вы же покойник! Что вы мне строите рожи да еще шевелите бровями!
– Виноват, – открыл один глаз Толя. – Не вошел еще в роль.
То, что Толя никогда в жизни не слышал «Пляску ведьм», режиссер понял сразу по выражению его лица и решил сменить пластинку.
– В вашей затухающей памяти, – стал он терпеливо объяснять Толе новый этюд, – звучат звуки «Кампанеллы»… С этой мелодией великий скрипач и отходит в мир иной… Поехали.
В этот раз он даже не спросил Толю, слушал ли он «Кампанеллу», потому что был уверен – уж эту вещь хоть единожды, но должен был слышать каждый образованный человек (он почему-то принял Толю именно за такового). А Толя вспомнил школьную программу: Томмазо Кампанелла – философ, создатель утопического коммунизма! Все сразу же встало на свои места – стало быть, Паганини посвятил свою «Кампанеллу» памяти этого сурового монаха-философа. Толя сурово сдвинул брови, выпятил, насколько возможно, нижнюю челюсть и застыл, думая про себя о коммунизме.
