— Меня, бля, боевого прапорщика… Свиньи, мать вашу…
Кто-то ломился в будку к дежурной службе с требованием пропустить на площадку и внести в полетный список.
— Иди проспись, — ответил из окошка будки майор. — Внесу тебя, не боись.
Под единственным тусклым фонарем, состоящим из лампочки и модифицированной под флакон консервной банки, вырос огромный, раскачивающийся от выпитого, человек.
— Чо сидите? А вы хоть знаете, куда летите? Я неделю назад сорок человек вот этими руками, — и он показал огромные, волосатые, словно хобот слона, руки, — хоронил. Вы все сдохнете… И за что? На хрен вам это уперлось? Домой, бля, идите.
Голос прапорщика становился все громче и скоро перешел в крик.
— Вы чего, за бабло олигархов помереть хотите? Они будут в Лондоне или Альпах гулять, а вы дохнуть! Вам это нужно? А? Чего молчите?
— Спать хотим, придурок, — донесся возглас со стороны палатки.
Все присутствующие на площадке обернулись и, увидев в темноте лишь огонек от сигареты, стали ждать продолжения действа.
— Это кто тут вякает? — прапорщик развернулся в сторону палаток. — Гадом буду, ты сейчас сорок первым станешь. Ну-ка, покажи личико!
Ответа не последовало. Даже те, кто пытался ни на что не обращать внимания в надежде уснуть, оторвали головы от вещмешков и затаили дыхание.
— Что? — снова завопил прапорщик. — Зассал? Хлеборезку свою открыл, а ответить за базар кишку сводит? Я тебе, блин…
На этих словах прапорщик прервал свой монолог, сощурился, пытаясь разглядеть храбреца, рискнувшего молвить слово. На свет вышел среднего роста человек лет сорока. Лицо его было изрезано морщинами и как-то уж странно спокойно. Одет он был в потертую «горку» без знаков различий.
— Что ты молодежь пугаешь? Где служишь-то? — спросил человек негромко и устало, как спрашивает учительница у нашкодившего ученика.
— Тебя, хмырь, это не касается, чеши в свою палатку, а то голову проломлю. Возраст тебя спасает. Стариков не трогаю.
Обладатель старой «горки», не говоря ни слова, повернулся к палатке и бросил через плечо:
— Уйду, конечно. Но предупреждаю: орать будешь — накажу.
— Чего ты сказало, чудо? Ладно, блевал я на твой возраст. Раз так дело пошло, щас ты у меня…
Дальше прапорщик ничего сказать не успел. Удар ногой по голени повалил его на землю.
— Остынь и протрезвей, — сказал сорокалетний и опять собрался уходить.
Но прапорщик уже вскочил с земли, навис над обидчиком, занес кулак размером с человеческую голову для жуткого удара и… И тяжелым мешком свалился на землю, держась за печень.
